"биография и история жизни мусы джалиля". Муса Джалиль. Краткая биография

Муса Джалиль (Муса Мустафович Залилов) родился в татарской деревне Мустафино Оренбургской губернии (ныне Шарлыкский район Оренбургской области) 2 (15) февраля 1906 года в крестьянской семье.
Когда семья переехала в город, Муса начал ходить в Оренбургскую мусульманскую духовную школу-медресе «Хусаиния», которая после Октябрьской революции была преобразована в Татарский институт народного образования — ТИНО.

Вот как сам Муса вспоминал об этих годах: «Учиться я пошел сначала в деревенский мектеб (школу), а после переезда в город ходил в начальные классы медресе «Хусаиния». Когда родные уехали в деревню, я остался в пансионате медресе. В эти годы «Хусаиния» была уже далеко не прежняя. Октябрьская революция, борьба за Советскую власть, ее укрепление сильно повлияли на медресе. Внутри «Хусаинии» обостряется борьба между детьми баев и сыновьями бедняков, революционно мыслящей молодежью. Я всегда стоял на стороне последних и весной 1919 года записался в только что возникшую оренбургскую комсомольскую организацию, боролся за распространение в медресе влияния комсомола».

Влияние эпохи – этим объясняется наличие комсомольских взглядов у деятелей того времени. Кого ни возьми из выдающихся религиозных ученых, представителей Ислама, живших в 20-30-е годы, все они либо были «за» революцию, либо диаметрально «против» неё. Несмотря на свои различия во взглядах на революцию и Советскую власть, они оставались мусульманами, стремившимися принести благо многонациональной умме своей страны.

Далее Муса Джалиль сообщал о себе: «По выздоровлении меня, бывшего шакирда медресе «Хусаиния», взяли в педагогическое учебное заведение, основанное на месте прежнего медресе. Но в учебе моей было мало проку, я еще не оправился после болезни. В 1922 году, вновь вспомнив увлечение поэзией, написал много стихотворений. В эти годы я прилежно читал Омара Хайяма, Саади, Хафиза, из татарских поэтов - Дердмэнда. И стихи мои этого времени под их влиянием, романтичны. Написанные в эти годы «Гори, мир», «В плену», «Перед смертью», «Престол из колосьев», «Единодушие», «Совет» и другие наиболее характерные для этого периода».

Постепенно Муса Джалиль развивался как поэт, его работы получали признание. Его талант проявился во многих литературных жанрах: он много переводит, пишет эпические поэмы, либретто. В 1939-1941 годах он возглавил Союз писателей Татарии.

В самый первый день войны, 22 июня 1941 года Джалиль своему другу поэту Ахмету Исхаку сказал так: «После войны кого-то из нас не досчитаются»… Он решительно отверг возможность остаться в тылу, считая, что его место среди бойцов за свободу страны.

Призвавшись в армию, он учится на двухмесячных курсах политработников в Мензелинске и уходит на фронт. Через некоторое время Муса Джалиль становится сотрудником военно-фронтовой газеты «Отвага» на Волховском фронте, где воевала 2-я Ударная армия. В 1942 году обстановка на Волховском фронте усложняется. Вторая ударная армия отрезается от остальных советских войск. 26 июня 1942 г. старший политрук Муса Джалиль с группой солдат и офицеров, пробиваясь из окружения, попал в засаду гитлеровцев. В завязавшемся бою был тяжело ранен в грудь и в бессознательном состоянии попал в плен. Так начались его скитания из одной фашистской тюрьмы в другую. А в Советском Союзе в это время он считался «без вести пропавшим».

Находясь в концлагере Шпандау, он организовал группу, которая должна была готовить побег. Одновременно вёл политическую работу среди пленных, выпускал листовки, распространял свои стихи, призывающие к сопротивлению и борьбе. По доносу провокатора он был схвачен гестаповцами и заключён в одиночную камеру берлинской тюрьмы Моабит.

Именно там – в тюрьме Моабит – Муса записывал стихи, из которых позднее был составлен сборник «Моабитская тетрадь». Кстати, один из посетителей Дома-музея им. М. Джалиля в Казани написал такие слова: «Но самым главным, пожалуй, была возможность увидеть знаменитые Моабитские тетради, о которых я была наслышана. Кто знаком с творчеством Мусы Джалиля, тот знает, что эти бессмертные произведения (буквально стихи на клочках бумаги), чудом дошедшие до наших дней, являются главным источником связи между прошлым и настоящим, между войной и миром, между живыми и мёртвыми. Благодаря тому, что тетради в своё время попали в нужные руки и были опубликованы в Советском Союзе, люди узнали о творчестве Мусы Джалиля. Теперь его творчество –обязательная программа по литературе в школе».

В тюрьме Джалиль создал более ста поэтических произведений. Его записные книжки со стихами были сохранены товарищем по заключению бельгийским антифашистом Андре Тиммермансом. После войны Тиммерманс передал их советскому консулу. Так они попали в Советский Союз. Первая моабитская самодельная записная книжка размером 9,5×7,5 см содержит 60 стихотворений. Второй моабитский блокнот - тоже самодельная записная книжка размером 10,7×7,5 см. В ней содержится 50 стихотворений. Но до сих пор неизвестно, сколько же было всего тетрадей.

В заточении поэт создает самые глубокие по мысли и наиболее художественно совершенные произведения - “Мои песни”, “Не верь”, “Палачу”, “Мой подарок”, “В стране Алман”, “О героизме” и целый ряд других стихотворений, их можно назвать подлинными шедеврами поэзии. Вынужденный экономить каждый клочок бумаги, поэт записывал в Моабитские тетради только то, что до конца выношено, выстрадано. Отсюда необычайная емкость его стихов, их предельная выразительность. Многие строки звучат афоризмами:

Если жизнь проходит без следа,

В низости, в неволе, что за честь?

Лишь в свободе жизни красота!

Лишь в отважном сердце вечность есть!

(Пер. А. Шпирта)

Он не был уверен в том, что его родина узнает правду о мотивах его поступков, не знал, вырвутся ли на волю его стихи. Он писал для себя, для своих друзей, для соседей по камерам…

25 августа 1944 года Мусу Джалиля переводят в специальную тюрьму Плётцензее в Берлине. Здесь его вместе с десятью другими заключенными казнили на гильотине. Его личная карточка не сохранилась. На карточках же других людей, казненных вместе с ним, было сказано: «Преступление - подрывная деятельность. Приговор - смертная казнь». Карточка эта примечательна тем, что дает возможность уяснить параграф обвинения - “Подрывная деятельность”. Судя по другим документам, это расшифровывалось так: “подрывная деятельность по моральному разложению немецких войск”. Параграф, по которому фашистская Фемида не знала снисхождения…

…Долгое время судьба Мусы Джалиля оставалась неизвестной. Только благодаря многолетним усилиям следопытов была установлена его трагическая гибель. 2 февраля 1956 г. (через 12 лет после его гибели) Указом Президиума Верховного Совета СССР за исключительную стойкость и мужество, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Еще одна высшая правительственная награда – звание лауреата Ленинской премии – была присуждена ему посмертно за цикл стихотворений «Моабитская тетрадь».

В наше время интерес к творчеству Мусы Джалиля заметен не только в литературных кругах, но и среди представителей Ислама. Так, Духовное управление мусульман Нижегородской области издало книгу «Навстречу бессмертию», рассказывающую о его жизни и творчестве. Медресе «Махинур» провело выставку, посвященную Джалилю. На сайте мусульман Нижнего Новгорода о нем сказаны такие слова: «Человечество учится помнить уроки истории, и мы понимаем важность воспитания у молодежи национального самосознания. Можно по-разному относиться к творчеству Мусы Джалиля, к его политическим убеждениям, но тот факт, что духовное наследие этой незаурядной личности должно сегодня быть использовано для воспитания подрастающего поколения в духе патриотизма, любви к свободе, неприятии фашизма, - бесспорен».

Джалиль (Джалилов) Муса Мустафович (настоящее имя Муса Мустафович Залилов, 15 (2) февраля 1906, деревня Мустафино, ныне Оренбургской области — 25 августа 1944, Берлин) — татарский советский поэт, Герой Советского Союза (1956). Член ВКП(б) с 1929 года.

Родился шестым ребёнком в семье. Отец — Мустафа Залилов, мать — Рахима Залилова (урождённая Сайфуллина). Учился в Оренбургском медресе «Хусаиния», где кроме теологии изучал светские дисциплины: литературу, рисование и пение. В 1919 году вступил в комсомол. Участник Гражданской войны.

В 1927 году поступил на литературное отделение этнологического факультета МГУ. После его реорганизации окончил в 1931 году литературный факультет МГУ.

В 1931—1932 годах был редактором татарских детских журналов, издававшихся при ЦК ВЛКСМ. Был завотделом литературы и искусства татарской газеты «Коммунист», выходившей в Москве. В Москве знакомится с советскими поэтами А. Жаровым, А. Безыменским, М. Светловым.

В 1932 году жил и работал в городе Серов. В 1934 году вышли два его сборника: «Орденоносные миллионы» на комсомольскую тему и «Стихи и поэмы». Работал с молодежью; по его рекомендациям в татарскую литературу пришли А. Алиш, Г. Абсалямов В 1939—1941 годах был ответственным секретарём Союза писателей Татарской АССР, работал заведующим литературной частью Татарского оперного театра.

В 1941 был призван в Красную Армию. Воевал на Ленинградском и Волховском фронтах, был корреспондентом газеты «Отвага».

В июне 1942 года во время Любанской операции советских войск был тяжело ранен, попал в плен, заключён в тюрьму Шпандау. В концлагере Муса, называвший себя Гумеров, вступил в подразделение Вермахта — легион «Идель-Урал», который немцы намеревались направить на Восточный фронт. В Едлино (Польша) где готовился легион «Идель-Урал», Муса организовал среди легионеров подпольную группу и устраивал побеги военнопленных. Первый батальон Волго-татарского легиона поднял восстание и присоединился к белорусским партизанам в феврале 1943 года. За участие в подпольной организации Муса казнён на гильотине 25 августа 1944 года в военной тюрьме Плётцензее в Берлине.

В 1946 году МГБ СССР завел розыскное дело на Мусу Джалиля. Он обвинялся в измене Родине и пособничестве врагу. В апреле 1947 года имя Мусы Джалиля было включено в список особо опасных преступников. Цикл стихов, написанный в неволе, а именно тетрадь, которая сыграла главную роль в «открытии» поэтического подвига Мусы Джалиля и его товарищей, была сохранена участником антифашистского сопротивления, бельгийцем Андре Тиммермансом, который сидел в одной камере с Джалилем в Моабитской тюрьме. В их последнюю встречу Муса сказал, что его и группу его товарищей-татар скоро казнят, и отдал тетрадь Тиммермансу, попросив передать ее на родину. После окончания войны и выхода из тюрьмы Андре Тиммерманс отнес тетрадь в советское посольство. Позднее тетрадь попала в руки поэту Константину Симонову, который организовал перевод стихов Джалиля на русский язык, снял клеветнические наветы с поэта и доказал патриотическую деятельность его подпольной группы. Статья К. Симонова о Мусе Джалиле была напечатана в одной из центральных газет в 1953 году, после чего началось триумфальное «шествие» подвига поэта и его товарищей в народное сознание.

В 1956 году посмертно был удостоен звания Героя Советского Союза, в 1957 году стал лауреатом Ленинской премии за цикл стихотворений «Моабитская тетрадь».

Муса Джалиль родился в деревне Мустафино Оренбургской губернии в многодетной семье 15 февраля 1906 года. Его настоящее имя - Муса Мустафович Залилов, свой псевдоним он придумал в учебные годы, когда издавал газету для своих одноклассников. Его родители, Мустафа и Рахима Залиловы, жили бедно, Муса был уже шестым их ребёнком, а в Оренбурге тем временем был голод и разруха. Мустафа Залилов представлялся окружающим добрым, покладистым, рассудительным, а его жена Рахима - строгой к детям, неграмотной, но имеющей замечательные вокальные данные. Сначала будущий поэт учился в обычной местной школе, где отличался особой одарённостью, любознательностью и уникальными успехами в скорости получения образования.С ранних к нему привилась любовь к чтению, но поскольку денег на книги не хватало, он мастерил их вручную, самостоятельно,записывая в них услышанное им или придуманное, а в возрасте 9 лет начал писать стихи. В 1913 году его семья переехала в Оренбург, где Муса поступил в духовное учебное заведение - медресе "Хусаиния", там он начал более эффективно развивать свои способности. В медресе Джалиль изучал не только религиозные дисциплины, но и общие для всех других школ, как музыка,литература, рисование. В годы учебы Муса научился играть на струнном щипковом музыкальном инструменте - мандолине.

С 1917 года в Оренбурге начинаются беспорядки и беззакония,Муса проникается происходящим и основательно уделяет время созданию стихотворений. Он вступает в коммунистический союз молодёжи,чтобы участвовать в Гражданской войне, однако не проходит отбор в силу астенического,худощавого телосложения. На фоне городских бедствий разоряется отец Мусы, из-за этого попадает в тюрьму, в результате чего заболевает тифом и умирает. Мать Мусы выполняет грязную работу ради того, чтобы хоть как-то прокормить семью. Впоследствии поэт вступает в Комсомол, поручения которого исполняет с огромной выдержкой,ответственностью и отвагой. С 1921 года в Оренбурге начинается голодное время, два брата Мусы умирают, сам он становится беспризорником. От голодной смерти его спасает сотрудник газеты "Красная звезда", который помогает ему поступить в Оренбургскую военно-партийную школу, а затем в Татарский институт народного образования.

С 1922 года Муса начинает жить в Казани, где учится на рабочем факультете, активно участвует в деятельности Комсомола, организовывает для молодёжи различные творческие встречи, много времени уделяет созданию литературных произведений. В 1927 году комсомольская организация направляет Джалиля в Москву, где он учится на филфаке МГУ, заниматся поэтической и журналистской карьерой, управляет литературной областью татарской оперной студии. В Москве Муса обретает личную жизнь, становится мужем и отцом, в 1938 году переезжает с семьей и оперной студией в Казань, где начинает работать в Татарском оперном театре, а через год уже занимает должности председателя Союза писателей Татарской республики и депутата городского Совета.

В 1941 году Муса Джалиль уходит на фронт в качестве военного корреспондента, в 1942 году получает тяжёлое ранение в грудь и попадает в плен к фашистам. Чтобы продолжать бороться с врагом, он становится участником немецкого легиона «Идель-Урал», в которой выполнял функцию отбора военнопленных для создния развлекательных мероприятий для фашистов. Пользуясь случаем, он создал подпольную группировку внутри легиона, а в процессе отбора военнопленных вербовал новых членов своей тайной организации. Его подпольная группировка пыталась поднять восстание в 1943 году, в результате чего более пятисот пленнённых комсомольцев смогли присоединиться к белорусским партизанам. Летом того же года подпольную группировку Джалиля раскрыли,а её основателя Мусу казнили путем отсечения головы в фашистской тюрьме Плётцензее 25 августа 1944 года.

Творчество

Первые известные свои произведения Муса Джалиль создает в период с 1918 по 1921 год. К ним относятся стихи, пьесы, рассказы, записи образцов народных сказок, песен и легенд. Многие из них так и не были опубликованы. Первым изданием, в котором появилось его творчество, стала газета "Красная звезда", куда вошли его произведения демократического, освободительного, народного характера.В 1929 году он заканчивает писать поэму «Пройденные пути», в двадцатые годы также появлется его первый сборник стихов и поэм "Барабыз", а в 1934 выходят в свет ещё два - «Орденоносные миллионы» и «Стихи и поэмы». Спустя четыре года им написана поэма "Письменосец", которая повествует о совестской молодёжи. В целом, ведущими темами творчества поэта стали революция, социализм и гражданская война.

Но главным памятником творчества Мусы Джалиля стала "Моабитская тетрадь"- содержимое двух блокнотов маленького размера, исписанных Мусой перед смертью в Моабитской тюрьме. Из них сохранились только два, которые содержат в сумме 93 стихотворения. Они написаны различной графикой, в одном блокноте арабской,а в другом латинской, каждое на татарском языке. Впервые стихотворения из "Моабитской тетради" свет увидел после смерти И.В. Сталина в "Литературной газете", поскольку долгое время после окончания войны поэта считали дезертиром и преступником. Перевод стиховорений на русский язык инициировал военный корреспондент и писатель Константин Симонов. Благодаря его основательному участию в рассмотрении биографии Мусы, поэт перестал восприниматься негативно и был посмертно удостоен звания Героя Советского союза, а также Ленинской премии. "Моабитскую тетрадь" перевели более чем на шестьдесят мировых языков.

Муса Джалиль является образцом выдержки, символом патриотизма и несломимого духа творчества вопреки любым лишениям и приговорам. Своей жизнью и творчеством он показал, что поэзия выше и мощнее любой идеологии, а сила характера способна преодолеть любые лишения и катастрофы. "Моабитская тетрадь" - его завещание потомкам, которое говорит о том, что человек смертен, а искусство вечно.

Земля!.. Отдохнуть бы от плена,
На вольном побыть сквозняке...
Но стынут над стонами стены,
Тяжелая дверь — на замке.

О, небо с душою крылатой!
Я столько бы отдал за взмах!..
Но тело на дне каземата
И пленные руки — в цепях.

Как плещет дождями свобода
В счастливые лица цветов!
Но гаснет под каменным сводом
Дыханье слабеющих слов.

Я знаю — в объятиях света
Так сладостен миг бытия!
Но я умираю...И это —
Последняя песня моя.

Одиннадцать смертников

25 августа 1944 года в берлинской тюрьме Плётцензее по обвинению в измене казнили 11 членов легиона «Идель-Урал» — подразделения, созданного гитлеровцами из советских военнопленных, прежде всего, татар.

Одиннадцать приговоренных к смерти были активом подпольной антифашистской организации, сумевшей разложить легион изнутри и сорвать немецкие планы.

Процедура казни на гильотине в Германии была отлажена до автоматизма — на то, чтобы обезглавить «преступников», у палачей ушло около получаса. Экзекуторы скрупулезно фиксировали очередность приведения приговоров в исполнение и даже время смерти каждого человека.

Пятым, в 12:18, расстался с жизнью писатель Муса Гумеров . Под этим именем погиб Муса Мустафович Залилов, он же Муса Джалиль, поэт, главные стихи которого стали известны миру спустя полтора десятилетия после его гибели.

В начале было «Счастье»

Муса Джалиль родился 15 февраля 1906 года в деревне Мустафино Оренбургской губернии, в семье крестьянина Мустафы Залилова.

Муса Джалиль в молодости. Фото: Commons.wikimedia.org

Муса был шестым ребенком в семье. «Учиться я пошел сначала в деревенский мектеб (школу), а после переезда в город ходил в начальные классы медресе (духовной школы) „Хусаиния“. Когда родные уехали в деревню, я остался в пансионате медресе», — писал Джалиль в своей автобиографии. — «В эти годы „Хусаиния“ была уже далеко не прежняя. Октябрьская революция, борьба за Советскую власть, ее укрепление сильно повлияли на медресе. Внутри „Хусаинии“ обостряется борьба между детьми баев, мулл, националистами, защитниками религии и сыновьями бедняков, революционно мыслящей молодежью. Я всегда стоял на стороне последних и весной 1919 года записался в только что возникшую оренбургскую комсомольскую организацию, боролся за распространение в медресе влияния комсомола».

Но еще до того, как Муса увлекся революционными идеями, в его жизнь вошла поэзия. Первые стихи, которые не сохранились, он написал в 1916 году. А в 1919 году, в газете «Кызыл Йолдыз» («Красная звезда»), которая выходила в Оренбурге, было опубликовано первое стихотворение Джалиля, которое называлось «Счастье». С тех пор стихи Мусы стали публиковаться регулярно.

«Кого-то из нас недосчитаются»

После Гражданской войны Муса Джалиль окончил рабфак, занимался комсомольской работой, а в 1927 году поступил на литературное отделение этнологического факультета МГУ. После его реорганизации он окончил в 1931 году литературный факультет МГУ.

Однокурсники Джалиля, тогда еще Мусы Залилова, отмечали, что в начале обучения он не слишком хорошо говорил по-русски, но учился с большим старанием.

После окончания литературного факультета Джалиль был редактором татарских детских журналов, издававшихся при ЦК ВЛКСМ, затем завотделом литературы и искусства татарской газеты «Коммунист», выходившей в Москве.

В 1939 году Джалиль с семьей переехал в Казань, где занял должность ответственного секретаря Союза писателей Татарской АССР.

22 июня 1941 года Муса с семьей собирался на дачу друга. На вокзале его и настигло известие о начале войны.

Поездку не отменили, но беззаботные дачные беседы сменились разговорами о том, что всех ждет впереди.

— После войны кого-то из нас недосчитаются..., — сказал Джалиль друзьям.

Пропавший без вести

Уже на следующий день он отправился в военкомат с просьбой отправить его на фронт, но там отказали и предложили дождаться, когда придет повестка. Ожидание не затянулось — призвали Джалиля 13 июля, первоначально определив в артиллерийский полк конным разведчиком.

РИА Новости

В это время в Казани состоялась премьера оперы «Алтынчеч», либретто к которой написал Муса Джалиль. Писателя отпустили в увольнение, и он пришел в театр в военной форме. После этого командование части узнало, что за боец у них служит.

Джалиля хотели демобилизовать или оставить в тылу, но сам он воспротивился попыткам его уберечь: «Мое место — среди бойцов. Я должен быть на фронте и бить фашистов».

В итоге в начале 1942 года Муса Джалиль отправился на Ленинградский фронт в качестве сотрудника фронтовой газеты «Отвага». Он много времени проводил на передовой, собирая необходимый для публикаций материал, а также выполняя поручения командования.

Весной 1942 года старший политрук Муса Джалиль оказался в числе попавших в гитлеровское окружение бойцов и командиров Второй Ударной армии. 26 июня он был ранен и захвачен в плен.

О том, как это произошло, можно узнать из сохранившегося стихотворения Мусы Джалиля, одного из написанных в плену:

«Что делать?
Отказался от слова друг-пистолет.
Враг мне сковал полумертвые руки,
Пыль занесла мой кровавый след».

По всей видимости, поэт не собирался сдаваться в плен, но судьба решила иначе.

На родине на долгие годы за ним закрепился статус «пропал без вести».

Легион «Идель-Урал»

Со званием политрука Муса Джалиль мог быть расстрелян в первые дни пребывания в лагере. Однако никто из товарищей по несчастью его не выдал.

В лагере для военнопленных были разные люди — кто-то пал духом, сломался, а кто-то горел желанием продолжать борьбу. Из числа таких и сформировался подпольный антифашистский комитет, членом которого стал Муса Джалиль.

Провал блицкрига и начало затяжной войны заставили гитлеровцев пересмотреть свою стратегию. Если раньше они полагались только на свои силы, то теперь решили разыграть «национальную карту», пытаясь привлечь к сотрудничеству представителей различных народов. В августе 1942 года был подписан приказ о создании легиона «Идель-Урал». Его планировалось создать из числа советских военнопленных-представителей народов Поволжья, в первую очередь татар.

Муса Джалиль с дочерью Чулпан. Фото: Commons.wikimedia.org

Гитлеровцы рассчитывали при помощи татарских политэмигрантов времен Гражданской войны воспитать из бывших военнопленных убежденных противников большевиков и евреев.

Кандидатов в легионеры отделяли от других военнопленных, освобождали от тяжелой работы, лучше кормили, лечили.

Среди подпольщиков шло обсуждение — как относиться к происходящему? Предлагалось бойкотировать приглашение поступить на службу немцам, но большинство высказалось за другую идею — поступить в легион, чтобы, получив от гитлеровцев вооружение и снаряжение, подготовить восстание внутри «Идель-Урала».

Так Муса Джалиль и его товарищи «встали на путь борьбы с большевизмом».

Подполье в сердце Третьего Рейха

Эта была смертельно опасная игра. «Писатель Гумеров» сумел заслужить доверие у новых руководителей и получил право заниматься культурно-просветительской работой среди легионеров, а также издавать газету легиона. Джалиль, разъезжая по лагерям для военнопленных, устанавливал конспиративные связи и под видом отбора самодеятельных артистов для созданной в легионе хоровой капеллы вербовал новых членов подпольной организации.

Эффективность подпольщиков была невероятной. Легион «Идель-Урал» так и не стал полноценной боевой единицей. Его батальоны поднимали восстания и уходили к партизанам, легионеры группами и поодиночке дезертировали, пытаясь добраться до расположения частей Красной Армии. Там, где гитлеровцам удалось не допустить прямого мятежа, дела шли также неважно — немецкие командиры докладывали, что бойцы легиона не в состоянии вести боевые действия. В итоге легионеров с Восточного фронта перебрасывали на Запад, где они тоже себя толком не проявили.

Однако гестапо тоже не дремало. Подпольщиков вычислили, и в августе 1943 года все руководители подпольной организации, включая Мусу Джалиля, были арестованы. Это произошло всего за несколько дней до начала общего восстания легиона «Идель-Урал».

Стихи из фашистских застенков

Подпольщиков отправили в застенки берлинской тюрьмы Моабит. Допрашивали с пристрастием, используя все мыслимые и немыслимые виды пыток. Избитых и изувеченных людей иногда вывозили в Берлин, останавливаясь в людных местах. Заключенным показывали кусочек мирной жизни, а затем возвращали в тюрьму, где следователь предлагал выдать всех соучастников, обещая в обмен жизнь, подобную той, что течет на берлинских улицах.

Очень трудно было не сломаться. Каждый искал свои способы для того, чтобы держаться. Для Мусы Джалиля этим способом стало написание стихов.

Советским военнопленным не полагалась бумага для писем, но Джалилю помогли заключенные из других стран, сидевшие вместе с ним. Еще он отрывал чистые поля у газет, которые разрешались в тюрьме, и сшивал из них маленькие блокноты. В них он и записывал свои произведения.

Следователь, ведший дело подпольщиков, на одном из допросов честно сказал Джалилю, что того, что они сделали, хватит на 10 смертных приговоров, и лучшее, на что он может надеяться — расстрел. Но, скорее всего, их ждет гильотина.

Репродукция обложки «Второй Маобитской тетради» поэта Мусы Джалиля, переданной в советское посольство бельгийцем Андре Тиммермансом. Фото: РИА Новости

Приговор подпольщикам был вынесен в феврале 1944 года, и с этого момента каждый день мог стать для них последним.

«Умру я стоя, не прося прощенья»

Те, кто знал Мусу Джалиля, говорили, что он был очень жизнелюбивым человеком. Но больше, чем неизбежная казнь, в заключении его тревожила мысль о том, что на родине не узнают, что с ним стало, не узнают, что он не был предателем.

Свои блокноты, написанные в Моабите, он передал товарищам по заключению, тем, кому не грозила смертная казнь.

25 августа 1944 года подпольщики Муса Джалиль, Гайнан Курмашев , Абдулла Алиш , Фуат Сайфульмулюков , Фуат Булатов , Гариф Шабаев , Ахмет Симаев , Абдулла Батталов , Зиннат Хасанов , Ахат Атнашев и Салим Бухалов были казнены в тюрьме Плётцензее. Немцы, присутствовавшие в тюрьме и видевшие их в последние минуты жизни, рассказывали, что держались они с удивительным достоинством. Помощник надзирателя Пауль Дюррхауер рассказывал: «Мне еще не приходилось видеть, чтобы люди шли на место казни с гордо поднятой головой и пели при этом какую-то песню».

Нет, врешь, пaлaч, не встaну нa колени,
Хоть брось в зaстенки, хоть продaй в рaбы!
Умру я стоя, не прося прощенья,
Хоть голову мне топором руби!
Мне жaль, что я тех, кто с тобою сроден,
Не тысячу — лишь сотню истребил.
Зa это бы у своего нaродa
Прощенья нa коленях я просил.
Изменник или герой?

Опасения Мусы Джалиля о том, что будут говорить о нем на родине, оправдались. В 1946 году Министерство госбезопасности СССР завело на него розыскное дело. Он обвинялся в измене родине и пособничестве врагу. В апреле 1947 года имя Мусы Джалиля было включено в список особо опасных преступников.

Основанием для подозрений стали немецкие документы, из которых следовало, что «писатель Гумеров» добровольно поступил на службу к немцам, вступив в состав легиона «Идель-Урал».

Муса Джалиль. Памятник в Казани. Фото: Commons.wikimedia.org / Liza vetta

Произведения Мусы Джалиля запретили публиковать в СССР, жену поэта вызывали на допросы. Компетентные органы предполагали, что он может находиться на территории Германии, оккупированной западными союзниками, и вести антисоветскую деятельность.

Но еще в 1945 году в Берлине советскими солдатами была обнаружена записка Мусы Джалиля, в которой он рассказывал о том, что вместе с товарищами приговорен к смерти как подпольщик, и просил сообщить об этом родным. Кружным путем, через писателя Александра Фадеева , эта записка дошла до семьи Джалиля. Но подозрения в измене с него сняты не были.

В 1947 году из советского консульства в Брюсселе в СССР прислали блокнот со стихами. Это были стихи Мусы Джалиля, написанные в Моабитской тюрьме. Блокнот вынес из тюрьмы сосед поэта по камере, бельгиец Андре Тиммерманс . Еще несколько блокнотов передали бывшие советские военнопленные, входившие в легион «Идель-Урал». Одни блокноты сохранились, другие затем исчезли в архивах спецслужб.

Символ стойкости

В итоге два блокнота, содержавшие 93 стихотворения, попали в руки поэту Константину Симонову . Он организовал перевод стихов с татарского на русский, объединив их в сборник «Моабитская тетрадь».

В 1953 году по инициативе Симонова в центральной печати вышла статья о Мусе Джалиле, в которой с него снимались все обвинения в измене родине. Были опубликованы и некоторые стихотворения, написанные поэтом в тюрьме.

Вскоре «Моабитская тетрадь» была издана отдельной книгой.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 февраля 1956 года за исключительную стойкость и мужество, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, Залилову Мусе Мустафовичу (Мусе Джалилю) присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно).

В 1957 году Мусе Джалилю посмертно была присуждена Ленинская премия за цикл стихов «Моабитская тетрадь».

Стихи Мусы Джалиля, переведенные на 60 языков мира, считаются примером великого мужества и стойкости перед чудовищем, имя которому нацизм. «Моабитская тетрадь» стала в один ряд с «Репортажем с петлей на шее» чехословацкого писателя и журналиста Юлиуса Фучика , который, как и Джалиль, написал свое главное произведение в гитлеровских застенках в ожидании казни.

Не хмурься, друг, — мы только искры жизни,
Мы звездочки, летящие во мгле...
Погаснем мы, но светлый день Отчизны
Взойдет на нашей солнечной земле.

И мужество, и верность — рядом с нами,
И всё — чем наша молодость сильна...
Ну что ж, мой друг, не робкими сердцами
Мы встретим смерть. Она нам не страшна.

Нет, без следа ничто не исчезает,
Не вечен мрак за стенами тюрьмы.
И юные — когда-нибудь — узнают,
Как жили мы И умирали мы!

Биография

Родился шестым ребёнком в семье. Отец - Мустафа Залилов, мать - Рахима Залилова (урождённая Сайфуллина).

Посмертное признание

Первое произведение было опубликовано в 1919 году в военной газете «Кызыл йолдыз» («Красная звезда»). В 1925 году в Казани вышел его первый сборник стихотворений и поэм «Барабыз» («Мы идём»). Им были написаны 4 либретто для опер «Алтын чәч» («Золотоволосая», , музыка композитора Н. Жиганова) и «Ильдар» ().

В 1920-е годы Джалиль пишет на темы революции и гражданской войны (поэма «Пройденные пути», -), строительства социализма («Орденоносные миллионы», ; «Письменосец», )

В популярной поэме «Письмоносец» («Хат ташучы», 1938, изд. 1940) показана трудовая жизнь сов. молодежи, её радости и переживания .

В концлагере Джалиль продолжал писать стихи, всего им было написано как минимум 125 стихотворений, которые после войны были переданы его сокамерником на Родину. За цикл стихов «Моабитская тетрадь» в 1957 году Джалилю была посмертно присуждена Ленинская премия Комитетом по Ленинским и Государственным премиям в области литературы и искусства. В 1968 году о Мусе Джалиле был снят фильм «Моабитская тетрадь» .

Память

Именем Мусы Джалиля названы:

Музеи Мусы Джалиля находятся в Казани (ул. М. Горького, д. 17, кв. 28 - здесь поэт жил в 1940-1941 гг.) и на его родине в Мустафино (Шарлыкский район, Оренбургская область) .

Памятники Мусе Джалилю установлены в Казани (комплекс на площади 1 Мая перед Кремлём), Альметьевске , Мензелинске , Москве (открыты 25 октября 2008 года на Белореченской улице и 24 августа 2012 года на одноимённой улице (на илл.) ), Нижнекамске (открыт 30 августа 2012 года), Нижневартовске (открыт 25 сентября 2007 года), Набережных Челнах , Оренбурге , Санкт-Петербурге (открыт 19 мая 2011 года), Тосно (открыт 9 ноября 2012 года) , Челябинске (открыт 16 октября 2015 года) .

На стене арочных ворот проломленного 7-го контргарда перед Михайловскими воротами Даугавпилсской крепости (г. Даугавпилс, Латвия), где со 2 сентября по 15 октября 1942 года в лагере для советских военнопленных «Шталаг-340» («Stalag-340») содержался Муса Джалиль, установлена памятная доска. Текст приведён на русском и латышском языках. Также на доске выбиты слова поэта: «Песни всегда посвящал я Отчизне, ныне Отчизне я жизнь отдаю…».

В кинематографе

• «Моабитская тетрадь », реж. Леонид Квинихидзе , Ленфильм , 1968.
• «Красная ромашка», ДЕФА (ГДР).

Библиография

• Муса Джалиль. Сочинения в трех томах / Кашшаф Г. - Казань, 1955-1956 (на татарском языке).
• Муса Джалиль. Сочинения. - Казань, 1962.
• Муса Джалиль. / Ганиев В. - М .: Художественная литература, 1966.
• Муса Джалиль. Избранное. - М., 1976.
• Муса Джалиль. Избранные произведения / Мустафин Р. - Издательство «Советский писатель». Ленинградское отделение, 1979.
• Муса Джалиль. Костер над обрывом. - М., Правда, 1987. - 576 с., 500 000 экз.

См. также

Напишите отзыв о статье "Муса Джалиль"

Примечания

Литература

• Бикмухамедов Р. Муса Джалиль.Критико-биографический очерк. - М., 1957.
• Госман Х. Татарская поэзия двадцатых годов. - Казань, 1964 (на татарском языке).
• Воздвиженский В. История татарской советской литературы. - М., 1965.
• Файзи А. Воспоминания о Мусе Джалиле. - Казань, 1966.
• Ахатов Г. Х. О языке Мусы Джалиля / «Социалистик Татарстан». - Казань, 1976, № 38 (16727), 15 февраля.
• Ахатов Г. Х. Фразеологические обороты в поэме Мусы Джалиля «Письменосец». / Ж. «Советская школа». - Казань, 1977, № 5 (на татарском языке).
• Мустафин Р.А. По следам поэта-героя. Книга-поиск. - М .: Советский писатель, 1976.
• Корольков Ю.М. Через сорок смертей. - М .: Молодая Гвардия, 1960.
• Корольков Ю.М. Жизнь – песня. Жизнь и борьба поэта Мусы Джалиля. - М .: Госполитиздат, 1959.

Ссылки

. Сайт «Герои Страны ».

• .
• .
• .
• .
• .
• .
• .
• . (татар.) .
• . (татар.) , (рус.) .

Отрывок, характеризующий Муса Джалиль

Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.

17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.

– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.