Рассказ ванька тепляшин краткое содержание
Ванька Тепляшин лежал у себя в сельской больнице с язвой двенадцатиперстной кишки. Лежал себе и лежал. А приехал в больницу какой-то человек из районного города, Ваньку вызвал к себе врач, они с тем человеком крутили Ваньку, мяли, давили на живот, хлопали по спине… Поговорили о чем-то между собой и сказали Ваньке:
– Поедешь в городскую больницу?
– Зачем? – не понял Ванька.
– Лежать. Так же лежать, как здесь лежишь. Вот… Сергей Николаевич лечить будет.
Ванька согласился.
В горбольнице его устроили хорошо. Его там стали называть «тематический больной».
– А где тематический больной-то? – спрашивала сестра.
– Курит, наверно, в уборной, – отвечали соседи Ванькины. – Где же еще.
– Опять курит? Что с ним делать, с этим тематическим…
Ваньке что-то не очень нравилось в горбольнице. Все рассказал соседям по палате, что с ним случалось в жизни: как у него в прошлом году шоферские права хотели отнять, как один раз тонул с машиной…
– Лед впереди уже о так от горбатится – горкой… Я открыл дверцу, придавил газку. Вдруг – вниз поехал!.. – Ванька, когда рассказывает, торопится, размахивает руками, перескакивает с одного на другое. – Ну, поехал!.. Натурально, как с горки! Вода – хлобысь мне в ветровое стекло! А дверку льдиной шваркнуло и заклинило. И я, натурально, иду ко дну, а дверку не могу открыть. А сам уже плаваю в кабине. Тогда я другую нашарил, вылез из кабины-то и начинаю осматриваться…
– Ты прямо, как это… как в баню попал: «вылез, начинаю осматриваться». Меньше ври-то.
Ванька на своей кровати выпучил честные глаза.
– Я вру?! – Некоторое время он даже слов больше не находил. – Хот… Да ты что? Как же я врать стану! Хот…
И верно, посмотришь на Ваньку – и понятно станет, что он, пожалуй, и врать-то не умеет. Это ведь тоже – уметь надо.
– Я, значит, смотрю вверх – вижу: дыра такая голубая, это куда я провалился… Я туда погреб.
– Да сколько ж ты под водой-то был?
– А я откуда знаю? Небось недолго, это я рассказываю долго. Да еще перебивают…
– Ну, ну?
– Ну, вылез… Ко мне уже бегут. Завели в первую избу…
– Сразу – водки?
– Одеколоном сперва оттерли… Я целую неделю потом «Красной гвоздикой» вонял. Потом уж за водкой сбегали.
…Ванька и не заметил, как наладился тосковать. Стоял часами у окна, смотрел, как живет чужая его уму и сердцу улица. Странно живет: шумит, кричит, а никто друг друга не слышит. Все торопятся, но оттого, что сверху все люди одинаковы, кажется, что они никуда не убегают: какой-то загадочный бег на месте. И Ванька скоро привык скользить взглядом по улице – по людям, по машинам… Еще пройдет, надламываясь в талии, какая-нибудь фифочка в короткой юбке, Ванька проводит ее взглядом. А так – все одинаково. К Ваньке подступила тоска. Он чувствовал себя одиноко.
И каково же было его удивление, радость, когда он в этом мире внизу вдруг увидел свою мать… Пробирается через улицу, оглядывается – боится. Ах, родная ты, родная! Вот догадалась-то.
– Мама идет! – закричал он всем в палате радостно.
Так это было неожиданно, так она вольно вскрикнула, радость человеческая, что все засмеялись.
– Где, Ваня?
– Да вон! Вон, с сумкой-то! – Ванька свесился с подоконника и закричал: – Ма-ам!
– Ты иди встреть ее внизу, – сказали Ваньке. – А то ее еще не пропустят: сегодня не приемный день-то.
– Да пустят! Скажет – из деревни… – гадать стали.
– Пустят! Если этот стоит, худой такой, с красными глазами, этот сроду не пустит.
Ванька побежал вниз.
А мать уже стояла возле этого худого с красными глазами, просила его. Красноглазый даже и не слушал ее.
– Это ко мне! – издали еще сказал Ванька. – Это моя мать.
– В среду, субботу, воскресенье, – деревянно прокуковал красноглазый.
Мать тоже обрадовалась, увидев Ваньку, даже и пошла было навстречу ему, но этот красноглазый придержал ее.
– Назад.
– Да ко мне она! – закричал Ванька. – Ты что?!
– В среду, субботу, воскресенье, – опять трижды отстукал этот… вахтер, что ли, как их там называют.
– Да не знала я, – взмолилась мать, – из деревни я… Не знала я, товарищ. Мне вот посидеть с им где-нибудь, маленько хоть…
Ваньку впервые поразило – он обратил внимание, – какой у матери сразу сделался жалкий голос, даже какой-то заученно-жалкий, привычно-жалкий, и как она сразу перескочила на этот голос… И Ваньке стало стыдно, что мать так униженно просит. Он велел ей молчать:
– Помолчи, мам.
– Да я вот объясняю товарищу… Чего же?
– Помолчи! – опять велел Ванька. – Товарищ, – вежливо и с достоинством обратился он к вахтеру, но вахтер даже не посмотрел в его сторону. – Товарищ! – повысил голос Ванька. – Я к вам обращаюсь!
– Вань, – предостерегающе сказала мать, зная про сына, что он ни с того ни с сего может соскочить с зарубки.
Красноглазый все безучастно смотрел в сторону, словно никого рядом не было и его не просили сзади и спереди.
– Пойдем вон там посидим, – изо всех сил спокойно сказал Ванька матери и показал на скамеечку за вахтером. И пошел мимо него.
– Наз-зад, – как-то даже брезгливо сказал тот. И хотел развернуть Ваньку за рукав.
Ванька точно ждал этого. Только красноглазый коснулся его, Ванька движением руки вверх резко отстранил руку вахтера и, бледнея уже, но еще спокойно, сказал матери:
– Вот сюда вот, на эту вот скамеечку.
Но и дальше тоже ждал Ванька – ждал, что красноглазый схватит его сзади. И красноглазый схватил. За воротник Ванькиной полосатой пижамы. И больно дернул. Ванька поймал его руку и так сдавил, что красноглазый рот скривил.
– Еще раз замечу, что ты свои руки будешь распускать… – заговорил Ванька ему в лицо негромко, не сразу находя веские слова, – я тебе… я буду иметь с вами очень серьезный разговор.
– Вань, – чуть не со слезами взмолилась мать. – Господи, господи…
Красноглазый на какое-то короткое время оторопел, потом пришел в движение и подал громкий голос тревоги.
– Стигнеев! Лизавета Сергеевна!.. – закричал он. – Ко мне! Тут произвол!.. – И он, растопырив руки, как если бы надо было ловить буйно помешанного, пошел на Ваньку. Но Ванька сидел на месте, только весь напружинился и смотрел снизу на красноглазого. И взгляд этот остановил красноглазого. Он оглянулся и опять закричал: – Стигнеев!
Из боковой комнаты, из двери выскочил квадратный Евстигнеев в белом халате, с булочкой в руке.
– А? – спросил он, не понимая, где тут произвол, какой произвол.
– Ко мне! – закричал красноглазый. И, растопырив руки, стал падать на Ваньку.
Ванька принял его… Вахтер отлетел назад. Но тут уже и Евстигнеев увидел «произвол» и бросился на Ваньку.
…Ваньку им не удалось сцапать… Он не убегал, но не давал себя схватить, хоть этот Евстигнеев был мужик крепкий и старались они с красноглазым во всю силу, а Ванька еще стерегся, чтоб поменьше летели стулья и тумбочки. Но все равно, тумбочка вахтерская полетела, и с нее полетел графин и раскололся. Крик, шум поднялся… Набежало белых халатов. Прибежал Сергей Николаевич, врач Ванькин… Красноглазого и Евстигнеева еле-еле уняли. Ваньку повели наверх. Сергей Николаевич повел. Он очень расстроился.
– Ну как же так, Иван?..
Ванька, напротив, очень даже успокоился. Он понял, что сейчас он поедет домой. Он даже наказал матери, чтоб она подождала его.
– На кой черт ты связался-то с ним? – никак не мог понять молодой Сергей Николаевич. Ванька очень уважал этого доктора.
– Он мать не пустил.
– Да сказал бы мне, я бы все сделал! Иди в палату, я ее приведу.
– Не надо, мы счас домой поедем.
– Как домой? Ты что?
Но Ванька проявил непонятную ему самому непреклонность. Он потому и успокоился-то, что собрался домой. Сергей Николаевич стал его уговаривать в своем кабинетике… Сказал даже так:
– Пусть твоя мама поживет пока у меня. Дня три. Сколько хочет! У меня есть где пожить. Мы же не довели дело до конца. Понимаешь? Ты просто меня подводишь. Не обращай внимания на этих дураков! Что с ними сделаешь? А мама будет приходить к тебе…
– Нет, – сказал Ванька. Ему вспомнилось, как мать униженно просила этого красноглазого… – Нет. Что вы!
– Но я же не выпишу тебя!
– Я из окна выпрыгну… В пижаме убегу ночью.
– Ну-у, – огорченно сказал Сергей Николаевич. – Зря ты.
– Ничего. – Ваньке было даже весело. Немного только жаль, что доктора… жалко, что он огорчился. – А вы найдете кого-нибудь еще с язвой… У окна-то лежит, рыжий-то, у него же тоже язва.
– Не в этом дело. Зря ты, Иван.
– Нет. – Ваньке становилось все легче и легче. – Не обижайтесь на меня.
– Ну, что ж… – Сергей Николаевич все же очень расстроился. – Так держать тебя тоже бесполезно. Может, подумаешь?.. Успокоишься…
– Нет. Решено.
Ванька помчался в палату – собрать кой-какие свои вещички. В палате его стали наперебой ругать:
– Дурак! Ты бы пошел…
– Ведь тебя бы вылечили здесь, Сергей Николаевич довел бы тебя до конца.
Они не понимали, эти люди, что скоро они с матерью сядут в автобус и через какой-нибудь час Ванька будет дома. Они этого как-то не могли понять.
– Из-за какого-то дурака ты себе здоровье не хочешь поправить. Эх ты!
– Надо человеком быть, – с каким-то мстительным покоем, даже, пожалуй, торжественно сказал Ванька. – Ясно?
– Ясно, ясно… Зря порешь горячку-то, зря.
– Ты бы полтинник сунул ему, этому красноглазому, и все было бы в порядке. Чего ты?
Ванька весело со всеми попрощался, пожелал всем здоровья и с легкой душой поскакал вниз.
Надо было еще взять внизу свою одежду. А одежду выдавал как раз этот Евстигнеев. Он совсем не зло посмотрел на Ваньку и с сожалением даже сказал:
– Выгнали? Ну вот…
А когда выдавал одежду, склонился к Ваньке и сказал негромко, с запоздалым укором:
– Ты бы ему копеек пятьдесят дал, и все – никакого шуму не было бы. Молодежь, молодежь… Неужели трудно догадаться?
– Надо человеком быть, а не сшибать полтинники, – опять важно сказал Ванька. Но здесь, в подвале, среди множества вешалок, в нафталиновом душном облаке, слова эти не вышли торжественными; Евстигнеев не обратил на них внимания.
– Ботинки эти? Твои?
– Не долечился и едешь…
– Дома долечусь.
– До-ома! Дома долечисся…
– Будь здоров, Иван Петров! – сказал Ванька.
– Сам будь здоров. Попросил бы врача-то… может, оставют. Зря связался с этим дураком-то.
Ванька не стал ничего объяснять Евстигнееву, а поспешил к матери, которая небось сидит возле красноглазого и плачет.
И так и было: мать сидела на скамеечке за вахтером и вытирала полушалком слезы. Красноглазый стоял возле своей тумбочки, смотрел в коридор – на прострел. Стоял прямо, как палка. У Ваньки даже сердце заколотилось от волнения, когда он увидел его. Он даже шаг замедлил – хотел напоследок что-нибудь сказать ему. Покрепче. Но никак не находил нужное.
– Будь здоров! – сказал Ванька. – Загогулина.
Красноглазый моргнул от неожиданности, но головы не повернул – все смотрел вдоль своей вахты.
Ванька взял материну сумку, и они пошли вон из хваленой-прехваленой горбольницы, где, по слухам, чуть ли не рак вылечивают.
– Не плачь, – сказал Ванька матери. – Чего ты?
– Нигде ты, сынок, как-то не можешь закрепиться, – сказала мать свою горькую думу. – Из ФЗУ тада тоже…
– Да ладно!.. Вались они со своими ФЗУ. Еще тебе одно скажу: не проси так никого, как давеча этого красношарого просила. Никогда никого не проси. Ясно?
– Много так сделаешь – не просить-то!
– Ну… и так тоже нельзя. Слушать стыдно.
– Стыдно ему!.. Мне вон счас гумажки собирать на пенсию – побегай-ка за имя, да не попроси… Много соберешь?
– Ладно, ладно… – Мать никогда не переговорить. – Как там, дома-то?
– Ничо. У себя-то будешь долеживать?
– Та-а… не знаю, – сказал Ванька. – Мне уже лучше.
Через некоторое время они сели у вокзала в автобус и поехали домой.
1973
Василий Шукшин
Ванька Тепляшин
Ванька Тепляшин лежал у себя в сельской больнице с язвой двенадцатиперстной кишки. Лежал себе и лежал. А приехал в больницу какой-то человек из районного города, Ваньку вызвал к себе врач, они с тем человеком крутили Ваньку, мяли, давили на живот, хлопали по спине… Поговорили о чем-то между собой и сказали Ваньке:
– Поедешь в городскую больницу?
– Зачем? – не понял Ванька.
– Лежать. Также лежать, как здесь лежишь. Вот… Сергей Николаевич лечить будет.
Ванька согласился.
В горбольнице его устроили хорошо. Его там стали называть "тематический больной".
– А где тематический больной-то? – спрашивала сестра.
– Курит, наверно, в уборной, – отвечали соседи Ванькины. – Где же еще.
– Опять курит? Что с ним делать, с этим тематическим…
Ваньке что-то не очень нравилось в горбольнице. Все рассказал соседям по палате, что с ним случалось в жизни: как у него в прошлом году шоферские права хотели отнять, как один раз тонул с машиной…
– Лед впереди уже о так от горбатится – горкой… Я открыл дверцу, придавил газку. Вдруг – вниз поехал!.. – Ванька, когда рассказывает, торопится, размахивает руками, перескакивает с одного на другое. – Ну, поехал!.. Натурально, как с горки! Вода – хлобысь мне в ветровое стекло! А дверку льдиной шваркнуло и заклинило. И я, натурально, иду ко дну, а дверку не могу открыть. А сам уже плаваю в кабине. Тогда я другую нашарил, вылез из кабины-то и начинаю осматриваться…
– Ты прямо, как это… как в баню попал: "вылез, начинаю осматриваться". Меньше ври-то.
Ванька на своей кровати выпучил честные глаза.
– Я вру?! – некоторое время он даже слов больше не находил. – Хот… Да ты что? Как же я врать стану! Хот…
И верно, посмотришь на Ваньку – и понятно станет, что он, пожалуй, и врать-то не умеет. Это ведь тоже – уметь надо.
– Я, значит, смотрю вверх – вижу: дыра такая голубая, это куда я провалился… Я туда погреб.
– Да сколько ж ты под водой-то был?
– А я откуда знаю? Небось недолго, это я рассказываю долго. Да еще перебивают…
– Ну, вылез… Ко мне уже бегут. Завели в первую избу…
– Сразу – водки?
– Одеколоном сперва оттерли… Я целую неделю потом "красной гвоздикой" вонял. Потом уж за водкой сбегали.
…Ванька и не заметил, как наладился тосковать. Стоял часами у окна, смотрел, как живет чужая его уму и сердцу улица. Странно живет: шумит, кричит, а никто друг друга не слышит. Все торопятся, но оттого, что сверху все люди одинаковы, кажется, что они никуда не убегают: какой-то загадочный бег на месте. И Ванька скоро привык скользить взглядом по улице – по людям, по машинам… Еще пройдет, надламываясь в талии, какая-нибудь фифочка в короткой юбке, Ванька проводит ее взглядом. А так – все одинаково. К Ваньке подступила тоска. Он чувствовал себя одиноко.
И каково же было его удивление, радость, когда он в этом мире внизу вдруг увидел свою мать… Пробирается через улицу, оглядывается – боится. Ах, родная ты, родная! Вот догадалась-то.
– Мама идет! – закричал он всем в палате радостно. Так это было неожиданно, так она вольно вскрикнула, радость человеческая, что все засмеялись.
– Где, Ваня?
– Да вон! Вон, с сумкой-то! – Ванька свесился с подоконника и закричал: – Ма-ам!
– Ты иди встреть ее внизу, – сказали Ваньке. – А то ее еще не пропустят: сегодня не приемный день-то.
– Да пустят! Скажет – из деревни… – гадать стали.
– Пустят! Если этот стоит, худой такой, с красными глазами, этот сроду не пустит.
Ванька побежал вниз.
А мать уже стояла возле этого худого с красными глазами, просила его. Красноглазый даже и не слушал ее.
– Это ко мне! – издали еще сказал Ванька. – Это моя мать.
– В среду, субботу, воскресенье, – деревянно прокуковал красноглазый.
Мать тоже обрадовалась, увидев Ваньку, даже и пошла было навстречу ему, но этот красноглазый придержал ее.
– Да ко мне она! – закричал Ванька. – Ты что?!
– В среду, субботу, воскресенье, – опять трижды отстукал этот… вахтер, что ли, как их там называют.
– Да не знала я, – взмолилась мать, – из деревни я… Не знала я, товарищ. Мне вот посидеть с им где-нибудь, маленько хоть…
Ваньку впервые поразило, – он обратил внимание, – какой у матери сразу сделался жалкий голос, даже какой-то заученно-жалкий, привычно-жалкий, и как она сразу перескочила на этот голос… И Ваньке стало стыдно, что мать так униженно просит. Он велел ей молчать:
– Помолчи, мам.
– Да я вот объясняю товарищу… Чего же?
– Помолчи! – опять велел Ванька. – Товарищ, – вежливо и с достоинством обратился он к вахтеру, но вахтер даже не посмотрел в его сторону. – Товарищ! – повысил голос Ванька. – Я к вам обращаюсь!
– Вань, – предостерегающе сказала мать, зная про сына, что он ни с того ни с сего может соскочить с зарубки.
Красноглазый все безучастно смотрел в сторону, словно никого рядом не было и его не просили сзади и спереди.
– Пойдем вон там посидим, – изо всех сил спокойно сказал Ванька матери и показал на скамеечку за вахтером. И пошел мимо него.
– Наз-зад, – как-то даже брезгливо сказал тот. И хотел развернуть Ваньку за рукав.
Ванька точно ждал этого. Только красноглазый коснулся его, Ванька движением руки вверх резко отстранил руку вахтера и, бледнея уже, но еще спокойно, сказал матери:
– Вот сюда вот, на эту вот скамеечку.
Но и дальше тоже ждал Ванька – ждал, что красноглазый схватит его сзади. И красноглазый схватил. За воротник Ванькиной полосатой пижамы. И больно дернул. Ванька поймал его руку и так сдавил, что красноглазый рот скривил.
– Еще раз замечу, что ты свои руки будешь распускать… – заговорил Ванька ему в лицо негромко, не сразу находя веские слова, – я тебе… я буду иметь с вами очень серьезный разговор.
– Вань, – чуть не со слезами взмолилась мать. – Господи, господи…
Красноглазый на какое-то короткое время оторопел, потом пришел в движение и подал громкий голос тревоги.
– Стигаеев! Лизавета Сергеевна!.. – закричал он. – Ко мне! Тут произвол!.. – и он, растопырив руки, как если бы надо было ловить буйно помешанного, пошел на Ваньку. Но Ванька сидел на месте, только весь напружинился и смотрел снизу на красноглазого. И взгляд этот остановил красноглазого. Он оглянулся и опять закричал: – Стигаеев!
Из боковой комнаты, из двери выскочил квадратный Евстигнеев в белом халате, с булочкой в руке.
– А? – спросил он, не понимая, где тут произвол, какой произвол.
– Ко мне! – закричал красноглазый. И, растопырив руки, стал падать на Ваньку.
Ванька принял его… Вахтер отлетел назад. Но тут уже и Евстигнеев увидел "произвол" и бросился на Ваньку.
…Ваньку им не удалось сцапать… Он не убегал, но не давал себя схватить, хоть этот Евстигнеев был мужик крепкий и старались они с красноглазым во всю силу, а Ванька еще стерегся, чтоб поменьше летели стулья и тумбочки. Но все равно, тумбочка вахтерская полетела, и с нее полетел графин и раскололся. Крик, шум поднялся… Набежало белых халатов. Прибежал Сергей Николаевич, врач Ванькин… Красноглазого и Евстигнеева еле-еле уняли. Ваньку повели наверх. Сергей Николаевич повел. Он очень расстроился.
– Ну как же так, Иван?..
Ванька, напротив, очень даже успокоился. Он понял, что сейчас он поедет домой. Он даже наказал матери, чтоб она подождала его.
– На кой черт ты связался-то с ним? – никак не мог понять молодой Сергей Николаевич. Ванька очень уважал этого доктора.
– Он мать не пустил.
– Да сказал бы мне, я бы все сделал! Иди в палату, я ее приведу.
– Не надо, мы счас домой поедем.
– Как домой? Ты что?
Но Ванька проявил непонятную ему самому непреклонность. Он потому и успокоился-то, что собрался домой. Сергей Николаевич стал его уговаривать в своем кабинетике… Сказал даже так:
– Пусть твоя мама поживет пока у меня. Дня три. Сколько хочет! У меня есть где пожить. Мы же не довели дело до конца. Понимаешь? Ты просто меня подводишь. Не обращай внимания на этих дураков! Что с ними сделаешь? А мама будет приходить к тебе…
– Нет, – сказал Ванька. Ему вспомнилось, как мать униженно просила этого красноглазого… – Нет. Что вы!
– Но я же не выпишу тебя!
– Я из окна выпрыгну… В пижаме убегу ночью.
– Ну-у – огорченно сказал Сергей Николаевич. – Зря ты.
– Ничего, – Ваньке было даже весело. Немного только жаль, что доктора… жалко, что он огорчился. – А вы найдете кого-нибудь еще с язвой… У окна-то лежит, рыжий-то, у него же тоже язва.
– Не в этом дело. Зря ты, Иван.
– Нет, – Ваньке становилось все легче и легче. – Не обижайтесь на меня.
– Ну, что ж… – Сергей Николаевич все же очень расстроился. – Так держать тебя тоже бесполезно. Может, подумаешь?.. Успокоишься…
Сюжет короткого рассказа с названием «Ванька Тепляшин» на первый взгляд кажется незатейливым и незамысловатым. Но за обыденной историей, рассказанной автором, скрывается глубокий нравственный смысл. Впрочем, так В. Шукшин писал всегда.
Рассказы о чудиках
В. М. Шукшин родился в крестьянской семье и никогда не скрывал своих корней. Уже став известным писателем, он не раз обращался к образу деревенского жителя, чьи простота, искренность, неспособность притворяться были хорошо знакомы ему с детства. Это герои, которые наделены самобытным характером и лучшими Стремясь познать мир и свое место в нем, они часто рассуждают над вопросами из категории вечных. Например, в чем смысл человеческой жизни? Как принести пользу обществу? Можно ли сделать действительность лучше, чем она есть на самом деле?
Необычные качества «чудиков» ярче проявляются, когда они оказываются в непривычной для себя среде. При этом их поведение большинству других людей кажется нестандартным и не соответствующим норме. Это происходит потому, что они никогда не идут на компромисс с совестью, всегда и во всем придерживаются строгих Именно таким человеком является, как считает В. Шукшин, Ванька Тепляшин - краткое содержание и анализ его истории даются ниже. Бесхитростный и простодушный, ненавидящий лицемерие и притворство, всегда открытый для общения с другими, он надолго запоминается читателю.
«Ванька Тепляшин»: краткое содержание. Знакомство с героем
Деревенский парень попал в больницу с язвой двенадцатиперстной кишки. Сначала его лечили сельские врачи. Потом вдруг приехал Сергей Николаевич и после тщательного осмотра забрал Тепляшина с собой. В горбольнице Ваньку все называли «тематическим», т. е. пациентом, чьи диагноз и лечение помогают в исследованиях и написании научной работы.
На новом месте парня устроили хорошо. Чаще всего он пропадал в курилке или беседовал с другими больными. Много интересного о своей жизни рассказал он соседям по палате. Например, в произведении живо описана история с утонувшим автомобилем - герой, бывший ее водителем, тогда еле выбрался на берег. Всех удивляла его речь: насыщенная просторечиями и вместе с тем завораживающая. Многие из слушателей считали, что все, о чем им поведал Ванька Тепляшин, сочинение и не более того. Однако герой, всякий раз услышав сомнения в правдивости своих слов, честно выпучивал глаза - и каждому становилось ясно: врать он и в самом деле не умеет.
А вскоре Ванька «наладился тосковать» - именно так передает одолевшее его чувство Шукшин. Он подолгу стоял у окна, наблюдал за суетливой городской жизнью, что разворачивалась внизу, и поражался тому, что здесь никто никого не слышит. Все постоянно куда-то торопились, и этот непрекращающийся бег одинаковых людей сверху казался загадочным и бесполезным. От этого Ванька Тепляшин чувствовал себя в городе совсем одиноким.
Неожиданная гостья
Каково же было удивление героя, когда в один из дней он разглядел в толпе спешащих людей направляющуюся к больнице мать. Парень радостно закричал на всю палату и высунулся из окна. Непритворное чувство восторга от предстоящей встречи передалось всем, кто находился в палате. И кто-то посоветовал ему быстрее спускаться вниз, так как сегодня был не приемный день и женщину, скорее всего, не впустят.
Дежурил человек, прозванный пациентами красноглазым. С ним трудно было договориться (если только за деньги), потому его не очень любили - отмечает Шукшин. Ванька Тепляшин - краткое содержание последующей сцены позволяет понять героя - увидел мать, просившую вахтера хоть ненадолго пустить ее к сыну. Но красноглазый был непреклонен. Он механически - автор подчеркивает это словами «прокуковал», «отстукал» - перечислял приемные дни. Не убедило его и то, что женщина приехала из деревни. А мать все оправдывалась, что она не знала об установленном графике. И все умоляла: хоть бы немного посидеть и поговорить.
Противостояние
Увидевший это Ванька Тепляшин вдруг испытал стыд за унижение матери. Он подошел к красноглазому и попытался вежливо объяснить ситуацию. Что они просто недолго поговорят. Но тот продолжал безучастно смотреть в сторону. Тогда парень указал матери на стоящую за вахтером скамейку и сделал по направлению к ней несколько шагов. В этот момент раздался брезгливый окрик «назад». Но как только красноглазый попытался дотронуться до Ваньки, молодой человек решительно отвел его руку в сторону. Мать знала, как легко может разозлиться сын, и всячески сдерживала его. Но на призывные крики вахтера уже выскочил сидевший неподалеку Евстигнеев. Краткое содержание «Ваньки Тепляшина» подходит к развязке. Герою, не пожелавшему подчиняться, все же удалось противостоять двум крепким мужчинам. Однако во время обороны он задел стулья и тумбочки - правда, всячески старался этого избежать. Вскоре появились сестры и Сергей Николаевич. Но парень уже принял решение: он едет домой. Сейчас же. И сразу почувствовал, как ему стало легче на душе.
Разговор с доктором
Сергей Николаевич убедительно просил Ваньку не горячиться и продолжить лечение. Он предложил его матери пожить какое-то время в его квартире, и тогда женщина каждый день сможет приходить в больницу. Уверял, что если бы парень сразу же обратился к нему, то никаких проблем со встречей не возникло бы. Но Ванька Тепляшин был непоколебим и тверда стоял на своем. Затем он быстро сбегал в палату, собрал свои вещи.
Одежду выдавал Евстигнеев, который еще несколько минут назад помогал красноглазому одолеть пациента. Теперь он решил, что Ваньку выгнали из больницы, и потому выражал ему свое сожаление. Вахтеру достаточно было дать пятьдесят копеек, чтобы он впустил мать - добавил Евстигнеев, подтверждая ранее высказанные кем-то из палаты слова о взяточничестве красноглазого.
Домой
Тема рассказа «Ванька Тепляшин»
Как уже было отмечено, несмотря на незамысловатый сюжет, произведение В. Шукшина наполнено весьма глубоким смыслом. Его автора интересуют взаимоотношения, складывающиеся между людьми в обыденной жизни. Поэтому в рассказе, прежде всего, обращают на себя внимание сцены, где описываются встреча и разговоры сына с матерью.
Тот радостный возглас, который раздается в палате, когда Ванька увидел дорогого ему человека, свидетельствует о его безграничной любви и нежности. «Родная моя» - первое, что приходит на ум пареньку в этот миг. Позже он решительно встает на защиту уже постаревшей женщины, вынужденной унижаться перед незнакомым ей человеком ради того, чтобы несколько минут поговорить с собственным ребенком.
Отношения между сыном и матерью помогают понять и ту невероятную тоску, которая охватила Тепляшина в городской больнице. Да, условия ему здесь были созданы хорошие, но парень находился вдали от дома и близких ему людей.
Основная мысль произведения
Совсем по-другому складываются отношения главного героя с красноглазым. Последний оказался не способен переступить через казенщину и понять, что чувствуют после долгой разлуки близкие друг другу люди. Идея произведения, по сути, заложена в словах главного героя, произнесенного во время прощания с Евстигнеевым: «Надо человеком быть…». Фраза, появившаяся как отклик Ваньки на замечание, что вахтеру следовало заплатить, напрямую соотносится с поведением красноглазого. Однако она может служить напоминанием каждому человеку: ведь только так, оставаясь человеком, можно бороться с несправедливостью, царящей в обществе.
Тема и идея рассказа «Ванька Тепляшин», контраст между главным героем и вахтером дают понять, что не все в жизни измеряется деньгами и благосостоянием. Есть вещи, которые можно почувствовать только сердцем. Важен еще один момент: никогда нельзя забывать о собственном достоинстве. Только так можно сохранить уважение к самому себе. Именно поэтому парень настойчиво убеждал мать никогда и ни за кого так больше так не просить. А еще не согласился на предложение доктора, хотя оно и шло от чистого сердца.
Характеристика главного героя
Заметим, что Ванька быстро нашел общий язык с соседями по палате, так как по натуре своей был человеком открытым и общительным. Но даже веселые разговоры не спасли его от тоски. Для деревенского жителя, привыкшего всегда быть при деле, город кажется чужим и непонятным. Не увидел здесь наблюдательный, тонко чувствующий окружающий мир герой и понимания между людьми. Странной показалась ему сама жизнь горожан, которую он долго пытался понять, стоя у окна. Его поражали шум, которого было много, и полное безразличие по отношению друг к другу. В этой связи необходимо отметить, как Шукшин описывает героя в те моменты, когда он увидел мать - помчался вниз и принял важное для себя решение, поскакал наверх собирать вещи. Ванька словно ожил, почувствовав связь с родным домом. Важно и то, что парень весело попрощался не только с соседями по палате, но и с обидевшим его красноглазым. Таким образом, Ванька Тепляшин, анализ поведения которого свидетельствует о том, насколько честным, искренним и бесхитростным он был, не мог угождать, хитрить и приспосабливаться. Он всегда оставался самим собой. И это дает ответ на вопрос о том, почему герой нигде не мог надолго задержаться. Он просто жил по совести, что часто не нравится окружающим.
Ванька Тепляшин: смысл имени
Не секрет, что писатели обычно называют своих героев не просто так. Имя - это один из так как оно может многое рассказать о человеке. Начнем с фамилии главного героя. Тепляшин - сразу возникают явные ассоциации: теплый, душевный. А Ванька - имя, довольно распространенное в русских сказках. И хотя очень часто этого героя, младшего из трех сыновей, называют Иваном-дураком, именно он оказывается самым находчивым, трудолюбивым, умелым и добивается всего в жизни благодаря своим качествам. К тому же Шукшин использует уменьшительную форму: Ванька, и он сразу становится ближе читателю.
Если же обратиться к значению имени, то обнаружится, что Иван значит «Божья благодать». Таким образом, уже сочетание «Ванька Тепляшин» подчеркивает доброту, простодушие главного героя.
Значение рассказа В. Шукшина
Ч. Айтматов писал: «Если человек прекращает свою борьбу со злом, он перестает быть человеком». Можно считать, что эти слова - еще одна прекрасная характеристика Ваньки Тепляшина. Его уверенность в незыблемости моральных норм, готовность отстаивать собственные взгляды и бороться с несправедливостью, протест против приспособленчества в любом его виде вызывают симпатию у читателя. И пусть не всегда оказываются приемлемыми формы борьбы, которые выбирает главный герой, само существование его и подобных ему людей вселяет уверенность в то, что победа добра еще возможна в нашем мире.
Ванька Тепляшин лежал у себя в сельской больнице с язвой двенадцатиперстной кишки. Лежал себе и лежал. А приехал в больницу какой-то человек из районного города, Ваньку вызвал к себе врач, они с тем человеком крутили Ваньку, мяли, давили на живот, хлопали по спине… Поговорили о чем-то между собой и сказали Ваньке:
– Поедешь в городскую больницу?
– Зачем? – не понял Ванька.
– Лежать. Так же лежать, как здесь лежишь. Вот… Сергей Николаевич лечить будет.
Ванька согласился.
В горбольнице его устроили хорошо. Его там стали называть «тематический больной».
– А где тематический больной-то? – спрашивала сестра.
– Курит, наверно, в уборной, – отвечали соседи Ванькины. – Где же еще.
– Опять курит? Что с ним делать, с этим тематическим…
Ваньке что-то не очень нравилось в горбольнице. Все рассказал соседям по палате, что с ним случалось в жизни: как у него в прошлом году шоферские права хотели отнять, как один раз тонул с машиной…
– Лед впереди уже о так от горбатится – горкой… Я открыл дверцу, придавил газку. Вдруг – вниз поехал!.. – Ванька, когда рассказывает, торопится, размахивает руками, перескакивает с одного на другое. – Ну, поехал!.. Натурально, как с горки! Вода – хлобысь мне в ветровое стекло! А дверку льдиной шваркнуло и заклинило. И я, натурально, иду ко дну, а дверку не могу открыть. А сам уже плаваю в кабине. Тогда я другую нашарил, вылез из кабины-то и начинаю осматриваться…
– Ты прямо, как это… как в баню попал: «вылез, начинаю осматриваться». Меньше ври-то.
Ванька на своей кровати выпучил честные глаза.
– Я вру?! – Некоторое время он даже слов больше не находил. – Хот… Да ты что? Как же я врать стану! Хот…
И верно, посмотришь на Ваньку – и понятно станет, что он, пожалуй, и врать-то не умеет. Это ведь тоже – уметь надо.
– Я, значит, смотрю вверх – вижу: дыра такая голубая, это куда я провалился… Я туда погреб.
– Да сколько ж ты под водой-то был?
– А я откуда знаю? Небось недолго, это я рассказываю долго. Да еще перебивают…
– Ну, вылез… Ко мне уже бегут. Завели в первую избу…
– Сразу – водки?
– Одеколоном сперва оттерли… Я целую неделю потом «Красной гвоздикой» вонял. Потом уж за водкой сбегали.
…Ванька и не заметил, как наладился тосковать. Стоял часами у окна, смотрел, как живет чужая его уму и сердцу улица. Странно живет: шумит, кричит, а никто друг друга не слышит. Все торопятся, но оттого, что сверху все люди одинаковы, кажется, что они никуда не убегают: какой-то загадочный бег на месте. И Ванька скоро привык скользить взглядом по улице – по людям, по машинам… Еще пройдет, надламываясь в талии, какая-нибудь фифочка в короткой юбке, Ванька проводит ее взглядом. А так – все одинаково. К Ваньке подступила тоска. Он чувствовал себя одиноко.
И каково же было его удивление, радость, когда он в этом мире внизу вдруг увидел свою мать… Пробирается через улицу, оглядывается – боится. Ах, родная ты, родная! Вот догадалась-то.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Василий Шукшин
Ванька Тепляшин
Ванька Тепляшин лежал у себя в сельской больнице с язвой двенадцатиперстной кишки. Лежал себе и лежал. А приехал в больницу какой-то человек из районного города, Ваньку вызвал к себе врач, они с тем человеком крутили Ваньку, мяли, давили на живот, хлопали по спине… Поговорили о чем-то между собой и сказали Ваньке:
– Поедешь в городскую больницу?
– Зачем? – не понял Ванька.
– Лежать. Также лежать, как здесь лежишь. Вот… Сергей Николаевич лечить будет.
Ванька согласился.
В горбольнице его устроили хорошо. Его там стали называть "тематический больной".
– А где тематический больной-то? – спрашивала сестра.
– Курит, наверно, в уборной, – отвечали соседи Ванькины. – Где же еще.
– Опять курит? Что с ним делать, с этим тематическим…
Ваньке что-то не очень нравилось в горбольнице. Все рассказал соседям по палате, что с ним случалось в жизни: как у него в прошлом году шоферские права хотели отнять, как один раз тонул с машиной…
– Лед впереди уже о так от горбатится – горкой… Я открыл дверцу, придавил газку. Вдруг – вниз поехал!.. – Ванька, когда рассказывает, торопится, размахивает руками, перескакивает с одного на другое. – Ну, поехал!.. Натурально, как с горки! Вода – хлобысь мне в ветровое стекло! А дверку льдиной шваркнуло и заклинило. И я, натурально, иду ко дну, а дверку не могу открыть. А сам уже плаваю в кабине. Тогда я другую нашарил, вылез из кабины-то и начинаю осматриваться…
– Ты прямо, как это… как в баню попал: "вылез, начинаю осматриваться". Меньше ври-то.
Ванька на своей кровати выпучил честные глаза.
– Я вру?! – некоторое время он даже слов больше не находил. – Хот… Да ты что? Как же я врать стану! Хот…
И верно, посмотришь на Ваньку – и понятно станет, что он, пожалуй, и врать-то не умеет. Это ведь тоже – уметь надо.
– Я, значит, смотрю вверх – вижу: дыра такая голубая, это куда я провалился… Я туда погреб.
– Да сколько ж ты под водой-то был?
– А я откуда знаю? Небось недолго, это я рассказываю долго. Да еще перебивают…
– Ну, вылез… Ко мне уже бегут. Завели в первую избу…
– Сразу – водки?
– Одеколоном сперва оттерли… Я целую неделю потом "красной гвоздикой" вонял. Потом уж за водкой сбегали.
…Ванька и не заметил, как наладился тосковать. Стоял часами у окна, смотрел, как живет чужая его уму и сердцу улица. Странно живет: шумит, кричит, а никто друг друга не слышит. Все торопятся, но оттого, что сверху все люди одинаковы, кажется, что они никуда не убегают: какой-то загадочный бег на месте. И Ванька скоро привык скользить взглядом по улице – по людям, по машинам… Еще пройдет, надламываясь в талии, какая-нибудь фифочка в короткой юбке, Ванька проводит ее взглядом. А так – все одинаково. К Ваньке подступила тоска. Он чувствовал себя одиноко.
И каково же было его удивление, радость, когда он в этом мире внизу вдруг увидел свою мать… Пробирается через улицу, оглядывается – боится. Ах, родная ты, родная! Вот догадалась-то.
– Мама идет! – закричал он всем в палате радостно. Так это было неожиданно, так она вольно вскрикнула, радость человеческая, что все засмеялись.
– Где, Ваня?
– Да вон! Вон, с сумкой-то! – Ванька свесился с подоконника и закричал: – Ма-ам!
– Ты иди встреть ее внизу, – сказали Ваньке. – А то ее еще не пропустят: сегодня не приемный день-то.
– Да пустят! Скажет – из деревни… – гадать стали.
– Пустят! Если этот стоит, худой такой, с красными глазами, этот сроду не пустит.
Ванька побежал вниз.
А мать уже стояла возле этого худого с красными глазами, просила его. Красноглазый даже и не слушал ее.
– Это ко мне! – издали еще сказал Ванька. – Это моя мать.
– В среду, субботу, воскресенье, – деревянно прокуковал красноглазый.
Мать тоже обрадовалась, увидев Ваньку, даже и пошла было навстречу ему, но этот красноглазый придержал ее.
– Да ко мне она! – закричал Ванька. – Ты что?!
– В среду, субботу, воскресенье, – опять трижды отстукал этот… вахтер, что ли, как их там называют.
– Да не знала я, – взмолилась мать, – из деревни я… Не знала я, товарищ. Мне вот посидеть с им где-нибудь, маленько хоть…
Ваньку впервые поразило, – он обратил внимание, – какой у матери сразу сделался жалкий голос, даже какой-то заученно-жалкий, привычно-жалкий, и как она сразу перескочила на этот голос… И Ваньке стало стыдно, что мать так униженно просит. Он велел ей молчать:
– Помолчи, мам.
– Да я вот объясняю товарищу… Чего же?
– Помолчи! – опять велел Ванька. – Товарищ, – вежливо и с достоинством обратился он к вахтеру, но вахтер даже не посмотрел в его сторону. – Товарищ! – повысил голос Ванька. – Я к вам обращаюсь!
– Вань, – предостерегающе сказала мать, зная про сына, что он ни с того ни с сего может соскочить с зарубки.
Красноглазый все безучастно смотрел в сторону, словно никого рядом не было и его не просили сзади и спереди.
– Пойдем вон там посидим, – изо всех сил спокойно сказал Ванька матери и показал на скамеечку за вахтером. И пошел мимо него.
– Наз-зад, – как-то даже брезгливо сказал тот. И хотел развернуть Ваньку за рукав.
Ванька точно ждал этого. Только красноглазый коснулся его, Ванька движением руки вверх резко отстранил руку вахтера и, бледнея уже, но еще спокойно, сказал матери:
– Вот сюда вот, на эту вот скамеечку.
Но и дальше тоже ждал Ванька – ждал, что красноглазый схватит его сзади. И красноглазый схватил. За воротник Ванькиной полосатой пижамы. И больно дернул. Ванька поймал его руку и так сдавил, что красноглазый рот скривил.
– Еще раз замечу, что ты свои руки будешь распускать… – заговорил Ванька ему в лицо негромко, не сразу находя веские слова, – я тебе… я буду иметь с вами очень серьезный разговор.
– Вань, – чуть не со слезами взмолилась мать. – Господи, господи…
Красноглазый на какое-то короткое время оторопел, потом пришел в движение и подал громкий голос тревоги.
– Стигаеев! Лизавета Сергеевна!.. – закричал он. – Ко мне! Тут произвол!.. – и он, растопырив руки, как если бы надо было ловить буйно помешанного, пошел на Ваньку. Но Ванька сидел на месте, только весь напружинился и смотрел снизу на красноглазого. И взгляд этот остановил красноглазого. Он оглянулся и опять закричал: – Стигаеев!
Из боковой комнаты, из двери выскочил квадратный Евстигнеев в белом халате, с булочкой в руке.
– А? – спросил он, не понимая, где тут произвол, какой произвол.
– Ко мне! – закричал красноглазый. И, растопырив руки, стал падать на Ваньку.