Юродивая паша саровская. Блаженная параскева дивеевская. Преподобные жёны Дивеевские
Через пять лет после этого переселения муж Ирины заболел чахоткой и умер. Господа Шмидты пытались выдать Ирину замуж вторично, но услышав слова: «Хоть убейте меня, замуж больше не пойду», решили оставить её у себя дома. Не долго пришлось работать Ирине экономкой, через полтора года стряслась беда над усадьбой Шмидта, обнаружилась покража двух холстов. Прислуга показала, что их украла Ирина. Приехал становой со своими солдатами, и помещики упросили его наказать виновную. Солдаты зверски ее били, истязали, пробили ей голову, порвали уши. Ирина продолжала говорить, что не брала холстов. Тогда господа призвали местную гадалку, которая сказала, что холсты украла действительно Ирина, да не эта, и опустила их в воду, то есть в реку. На основании слов гадалки начали искать холсты в реке и нашли их.
После перенесенного истязания невинная Ирина не была в силах жить у господ "нехристей" и в один прекрасный день ушла. Помещик подал заявление о ее пропаже. Через полтора года ее нашли в Киеве, куда она добралась Христовым именем на богомолье. Схватили несчастную Ирину, посадили в острог и затем препроводили по принадлежности к помещику. Можно себе представить, что она испытала в остроге, сидя с арестантами, мучимая голодом и обращением конвойных солдат! Помещики, чувствуя свою вину и как они жестоко отнеслись к ней, простили Ирину, желая опять пользоваться ее услугами. Господа сделали Ирину огородницей, и более года она прослужила им верою и правдою, но вследствие испытанных ею страданий и несправедливости, и благодаря общению с киевскими подвижниками в ней произошла внутренняя перемена. Через год ее опять нашли в Киеве и арестовали. Снова ей пришлось претерпеть страдания острога, возвращение к помещикам, и наконец, к довершению всех испытаний, господа не приняли ее и выгнали раздетую, без куска хлеба на улицу деревни. Идти в Киев, конечно, было непосильно и даже бесполезно в духовном смысле, несомненно, духовные отцы благословили ее на юродство ради Христа, и она приняла в Киеве тайный постриг с именем Параскева, оттого и стала называть себя Пашей. Пять лет она бродила по селу как помешанная, служа посмешищем не только детей, но и всех крестьян. Тут она выработала привычку жить все четыре времени года на воздухе, голодать, терпеть стужу и затем пропала.
В Саровском лесу она пребывала, по свидетельству монашествующих в пустыни, около 30 лет; жила в пещере, которую себе вырыла. Ходила она временами в Саров, в Дивеево, и ее чаще видели на Саровской мельнице, куда она являлась работать на живущих там монахов.
Она обладала всегда удивительно приятной наружностью. Во время своего житья в Саровском лесу, долгого подвижничества и постничества Паша имела вид Марии Египетской. Худая, высокая, совсем сожженная солнцем и поэтому черная, страшная, носила в то время короткие волосы, так как все поражались ее длинными до земли волосами, придававшими ей красоту, которые мешали ей теперь в лесу и не соответствовали тайному постригу. Босая, в мужской монашеской рубашке, свитке, расстегнутой на груди, с обнаженными руками, с серьезным выражением лица, она приходила в монастырь и наводила страх на всех, не знающих ее. За четыре года до переезда в Дивеевскую обитель она временно проживала в одной из деревень. Ее уже считали тогда блаженной, и прозорливостью своею она заслужила всеобщие уважение и любовь. Крестьяне и странники давали ей деньги, прося ее молитв, а исконный враг всего доброго и хорошего в человечестве вселил разбойникам напасть на нее и ограбить несуществующее богатство, чем уподобил ее страдания страданиям батюшки о. Серафима. Негодяи избили ее до полусмерти, и блаженную Пашу нашли всю в крови. Она болела после этого целый год и совершенно уже никогда не поправлялась. Боли проломленной головы и опухоль под ложечкой мучили ее постоянно, хотя она, по-видимому, не обращала никакого внимания и только изредка говорила себе же: "Ах, маменька, как у меня тут болит! Что ни делай, маменька, а под ложечкой не пройдет"
Живя уже в Дивееве, блаженная Паша шла осенью 1884 г. мимо ограды кладбищенской церкви Преображения Господня и, ударив палкой об столб ограды, сказала: «Вот как этот столб-то повалю, так и пойдут умирать, только поспевай могилы копать». Слова эти скоро сбылись: как повалился столб - блаженная Пелагея Ивановна, за нею умер священник Феликсов, потом столько монахинь, что сорокоусты, не прекращались целый год, и случалось, что двух сразу отпевали.
Многие годы скиталась она, юродствуя, до переселения в Саровский лес. Современники отмечали, что внешность блаженной Паши Саровской менялась от её настроения, она была то чрезмерно строгой, сердитой и грозной, то ласковой и доброй:
«Детские, добрые, светлые, глубокие и ясные глаза её поражают настолько, что исчезает всякое сомнение в её чистоте, праведности и высоком подвиге. Они свидетельствуют, что все странности её, - иносказательный разговор, строгие выговоры и выходки, - лишь наружная оболочка, преднамеренно скрывающая смирение, кротость, любовь и сострадание»...
Все ночи блаженная проводила в молитве, а днем после церковной службы жала серпом траву, вязала чулки и выполняла другие работы, непрестанно творя Иисусову молитву. С каждым годом возрастало число страждущих, обращавшихся к ней за советами, с просьбами помолиться за них.
После смерти в 1884 году дивеевской блаженной Пелагеи Ивановны Серебренниковой Паша осталась в обители до конца своих дней и в течение 31 года продолжала их общее предназначение: спасать души монашествующих от натисков врага человечества, от искушений и страстей, им ведомых по прозорливости.
Случаев прозорливости блаженной Паши невозможно собрать и описать. Так, однажды она встала с утра вся расстроенная, после полудня к ней подошла приезжая госпожа, поздоровалась и хотела побеседовать, но Прасковья Ивановна закричала, замахала руками: " Уйди, уйди! Неужели не видишь диавол! Топором говову отрубили!" Посетительница перепугалась, отошла, ничего не понимая, но вскоре ударили в колокол, оповещая, что сейчас в больнице скончалась монахиня во время припадка падучей болезни; тогда стали понятны слова блаженной Паши.
Известно также, что в 1903 году во время прославления преподобного Серафима Саровского ее посетили Августейшие особы - Император Николай II и Императрица Александра Федоровна. Им предрекла блаженная скорое рождение долгожданного Наследника, а также гибель России и царской династии, разгром Церкви и море крови, после этого Государь не раз обращался к предсказаниям Параскевы Ивановны, посылая время от времени к ней великих князей за советом. Незадолго до своей кончины блаженная часто молилась перед портретом Государя, предвидя скорую его мученическую смерть.
Скончалась блаженная схимонахиня Параскева в 1915 году в возрасте 120 лет. Могилка Параскевы Ивановны находится у алтаря Троицкого собора.
Перед своей кончиной блаженная Параскева благословила жить в Дивеевской обители свою преемницу - блаженную Марию Ивановну.
Вот отзывы очевидцев о юродивой Паше Саровской, которую преподобный Серафим благословил на жизнь скитальческую, и которая так долго исполняла завет святого и великого старца Саровского:
Отец настоятель Суздальского Ефимьева монастыря архимандрит Серафим (Чичагов), автор “Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря”, прекрасно изучив эту замечательную женщину, говорил о ней: “От доброго взгляда ее каждый человек приходит в невыразимый восторг. Детские, добрые, светлые, глубокие и ясные глаза ее поражают настолько, что исчезает всякое сомнение в ее чистоте, праведности и высоком подвиге. Они свидетельствуют, что все странности ее, - иносказательный разговор, строгие выговоры и выходки, - лишь наружная оболочка, преднамеренно скрывающая величайшее смирение, кротость, любовь и сострадание. Облекаясь иногда в сарафаны, она, как превратившаяся в незлобное дитя, любит яркие красные цвета и иногда одевает на себя несколько сарафанов сразу, как, например, когда встречает почетных гостей или в предзнаменование радости и веселия для входящего к ней лица”.
По свидетельству монашествующих, преподобный Серафим еще при жизни своей благословил Прасковью Ивановну на скитальческую жизнь в дремучих лесах Саровских. Там она пребывала в посте и молитве около тридцати лет. Жила она в вырытой ею пещере. Говорят, что у нее было несколько пещер в разных местах обширного непроходимого леса, переполненного хищными зверями. “Во время своего житья в Саровском лесу, долгого подвижничества и постничества она имела вид Марии Египетской, - говорил архимандрит Серафим, - Худая, высокая, совсем сожженная солнцем и поэтому черная и страшная, она носила в то время короткие волосы, так как ранее все поражались ее длинным до земли волосами, придававшими ей красоту, которая мешала ей в лесу и не соответствовала тайному постригу. Босая, в мужской монашеской рубашке - свитке, расстегнутой на груди, с обнаженными руками, с серьезным выражением лица, она приходила в монастырь и наводила страх на всех, не знающих ее ”.
Прасковья Ивановна жила в домике, очень небольшом, слева от монастырских ворот. Там у нее была одна просторная и светлая комнатка, замечательно опрятная. Вся стена этой комнатки против дверей была закрыта большими иконами. В центре – Распятие, по сторонам его – справа Божия Матерь, слева – ап. Иоанн Богослов. В этом же домике, в правом от входа углу, имелась крохотная келья – чуланчик, служащая спальной комнаткой Прасковьи Ивановны. Простая деревянная кровать юродивой Паши Саровской с громадными подушками редко занималась ею, а больше на ней покоились куклы. Да и не было времени ей лежать, так как ночи напролет она молилась перед большими образами. Изнемогая под утро, Прасковья Ивановна ложилась и дремала, но чуть забрезжит свет, - она уже моется, чистится, прибирается или выходит на прогулку – для молитвы. После обедни она садилась за работу, вязала чулки или делала пряжу. Это занятие сопровождалось, конечно, внутренней молитвой, и потому пряжа Прасковьи Ивановны так ценилась в обители, что из нее делали пояски и четки.
Народ почитал в Прасковье Ивановне прорицательницу. Под окнами ее домика по целым дням стояла толпа богомольцев, с благоговеньем ожидавших, не даст ли она им добрый совет, не помолится ли за них.
Имя Прасковьи Ивановны было известно не только в народе, но и в высших кругах общества. Почти все из высокопоставленных лиц, посещая Дивеевский монастырь, считали своим долгом побывать у Прасковьи Ивановны.
О прозорливости Прасковьи Ивановны рассказывали: “Когда наша мать настоятельница и игумения Мария, - рассказала мать Анфия, заведующая монастырской гостиницей, - текущей зимой была тяжело больна, мы, сестры, сильно скорбели и опасались за конец болезни. Неоднократно мы спрашивали Прасковью Ивановну, выздоровеет ли наша мать настоятельница, и она каждый раз говорила нам, что ее ждет скорое выздоровление. Предсказание Прасковьи Ивановны сбылось. Мать настоятельница оправилась от своей тяжелой болезни, и опасность миновала”.
Один из москвичей – корреспондентов, посетивший в Дивееве с товарищами Прасковью Ивановну, о ее прозорливости сообщил: “Когда мы вошли в домик, нас встретила мать Серафима и молоденькая послушница. Они сообщили нам, что Прасковья Ивановна заперлась в своей крохотной келии, но может быть, скоро выйдет, и поэтому нас просили обождать. Мы стояли у входа в покой с матерью Серафимой, как дверцы кельи открылись, и к нам порывистыми шагами вышла Прасковья Ивановна. Она была такой, как ее описал архимандрит Серафим. Не обращая ни на кого внимания, она прерывисто прошла и, обращаясь к художнику М., сказала, грозя пальцем: “Денежку не бережешь, по ветру пускаешь!” Сказав это, она, проходя к окну, перед которым стояла группа богомольцев, пожала мне руку, молча. Бросив взоры на стоящих на дворе богомольцев, она вновь устремила свои очи на нас и довольно долго вглядывалась в нас, как бы читая наши мысли. Становилось жутко. Но вот она по своей прозорливости прочла наши мысли: мы искренно жалели ее. Она немного постояла как бы в полузабытьи, потом лицо просияло, и она на нас уже перестала смотреть сурово. Ее лицо стало радостно, она повеселела. Мы передали ей нашу лепту – на свечи. Это еще более обрадовало ее. Она стала резвиться, как дитя. Немного спустя, она опустилась перед распятьем на колени и стала горячо молиться, все время кладя земные поклоны. Мать Серафима и послушница при этом стали петь заздравный стих, закончив поминовением наших имен: Иакова, Стефана и Эмилия. Мы были поражены и обрадованы тем, что эта блаженная с чистым взором ребенка молилась за нас, грешных. Радостная и довольная она отпустила нас с миром, благословив на дорогу. Сильное впечатление произвела она на нас. Это цельная, не тронутая ничем внешним натура, всю свою жизнь, все свои помыслы отдавшая во славу Господа Бога. Она редкий человек на земле, и надо радоваться, что такими людьми еще богата земля Русская”.
14 января 2004 г.мощи трех Дивеевских блаженных - Пелагеи, Параскевы и Марии - впервые были вынесены и открыты для поклонения в Казанской церкви Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского монастыря. Святые старицы были прославлены как местночтимые святые в июле 2004 года в ходе торжеств, посвященных 250-летию со дня рождения преподобного Серафима Саровского. Архиерейский Собор Русской
Православной Церкви в октябре 2004 г. благословил общецерковное прославление Христа ради Дивеевских юродивых – блаженных Пелагии (Серебренниковой; 1809-1884), схимонахини Параскевы (Паши Саровской) и Марии (Фединой).
22 сентября/5 октября - день памяти дивеевской блаженной Параскевы Ивановны, более известной как Паша Саровская.
Тропарь, глас 1:
Глас апостола Павла услышавша глаголющ: мы юроди Христа ради, рабы Твои, Христе Боже, Пелагия, Параскева и Мария, юроди быша на земли Тебе ради; темже, память их почитающе, Тебе молим: Господи, спаси души наша.
Кондак, глас 8:
Вышния красоты возжелевша, нижния сласти телесныя тощно оставили есте, нестяжанием суетнаго мира, ангельское житие проходяща, скончавшася, Пелагие, Параскево и Марие блаженныя: Христа Бога молите непрестанно о всех нас.
Величание:
Ублажаем вас, святыя блаженныя матери наша Пелагие, Параскево и Марие, и чтим святую память вашу, вы бо молите о нас Христа Бога нашего.
(www.diveevo.ru; www.st-nikolas.orthodoxy.ru; иллюстрации - www.4udel.nne.ru; www.st-nikolas.orthodoxy.ru; florensky.nnov.ru; diveevo.nne.ru; diveevo.biz; www.nne.ru; www.cirota.ru).
За год до кончины Пелагии Ивановны в обители поселилась блаженная Паша Саровская. В миру она носила имя Ирина Ивановна. Родилась в начале XIX века в с. Никольском Спасского уезда Тамбовской губернии в семье крепостного крестьянина. После смерти мужа Ирину взяли в помещичий дом кухаркой, потом экономкой. Вскоре прислуга оклеветала ее перед господами в краже, и они отдали ее на истязание солдатам. Не выдержав несправедливости, Ирина ушла в Киев, где прозорливые старцы благословили ее на путь юродства и тайно постригли в схиму с именем Параскевы, после чего она стала называть себя Пашей.
Через полтора года по заявлению помещика полиция разыскала ее и отправила по этапу к господам. Через год она снова бежала, и снова по розыску ее возвратили обратно. Однако помещики ее уже не приняли, и с гневом выгнали на улицу. 30 лет блаженная прожила в Саровском лесу в пещерах. Рассказывали, что вид ее в те годы был как у Марии Египетской: худая, высокая, почерневшая от солнца, она наводила страх на всех не знавших ее.
Видя ее подвижническую жизнь, люди стали обращаться к ней за советами и молитвой, и замечали, что она не лишена дара прозорливости. Поселилась Прасковья Ивановна в Дивееве в 1884 году сначала у клиросных, потом в домике у монастырских ворот. Она стала очень чистоплотной и полюбила порядок. Одевалась, как дитя, в яркие сарафаны.
Своеобразно у нее проявлялась любовь к Царице Небесной и святым: то начинала угощать иконы, то украшала их цветами, ласково разговаривая с ними. Если упрекала людей за проступки, говорила: "Зачем обижаешь Маменьку!", то есть Царицу Небесную. Всю ночь до утра она молилась. После обедни работала: вязала чулки или жала серпом траву, - под видом этих занятий творила непрестанно Иисусову молитву и клала поклоны Христу и Богородице. С утра до вечера блаженная принимала приходивших к ней людей, кого-то обличая в тайных грехах, кому-то в точности предсказывая будущее. Когда Леонид Михайлович Чичагов, еще будучи блестящим полковником, впервые приехал в Дивеево, блаженная Паша предсказала ему, что он скоро станет священником, заметив: "Рукава-то поповские".
После рукоположения он стал часто бывать в Дивееве и всегда заходил к блаженной. Прасковья Ивановна настойчиво говорила ему: "Подавай прошение Государю, чтоб нам мощи открывали". Чичагов отвечал, что он не может быть принят Государем по такому вопросу - его сочтут сумасшедшим. Но потом решил собрать материал о святой жизни старца Серафима, о сложном пути становления Серафимо-Дивеевского монастыря. Так возникла книга "Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря". Л. М. Чичагов преподнес ее Государю Николаю II. Впоследствии архимандрит Серафим (Чичагов), в будущем митрополит, ныне прославленный как священномученик, был главным организатором торжеств прославления преподобного Серафима.
В 1903 году, после торжеств прославления преподобного Серафима, Государь Николай II посетил Дивеево и был с Государыней в келье у Паши Саровской. Перед приходом гостей она велела вынести все стулья и усадила Царскую Чету на ковер.
Прасковья Ивановна предсказала надвигавшуюся на Россию катастрофу: гибель династии, разгон Церкви и море крови. Предсказала и рождение Наследника, и после его рождения ее словам пришлось поверить. После этого Государь не раз отправлял в Дивеево гонцов к Паше по важным вопросам. Перед концом жизни она молилась на портрет Царя, приговаривая: "Не знай, преподобный, не знай, мученик…"
Скончалась блаженная Прасковья Ивановна 24 сентября/5 октября 1915 года в возрасте около 120 лет. 31 июля 2004 года блаженная старица была причислена к лику местночтимых святых, а в октябре 2004 года было благословлено ее общецерковное почитание.
Домик-келья, где она жила, в 2004 году передан монастырю, ныне в нем находится музей блаженной Паши и истории Дивеевской обители. Святые мощи блаженной почивают в Казанской церкви.
Бла-жен-ная Прас-ко-вья Ива-нов-на, в ми-ру Ири-на, ро-ди-лась в на-ча-ле XIX сто-ле-тия в се-ле Ни-коль-ском Спас-ско-го уез-да Там-бов-ской гу-бер-нии . Ро-ди-те-ли ее, Иван и Да-рья, бы-ли кре-пост-ные гос-под Булы-ги-ных. Ко-гда де-ви-це ми-ну-ло сем-на-дцать лет, гос-по-да вы-да-ли ее за-муж за кре-стья-ни-на Фе-до-ра. По-ко-рясь без-ро-пот-но ро-ди-тель-ской и бар-ской во-ле, Ири-на ста-ла при-мер-ной же-ной и хо-зяй-кой, и се-мья му-жа по-лю-би-ла ее за крот-кий нрав, за тру-до-лю-бие, за то, что она лю-би-ла цер-ков-ные служ-бы, усерд-но мо-ли-лась, из-бе-га-ла го-стей и об-ще-ства и не вы-хо-ди-ла на де-ре-вен-ские иг-ры. Так они про-жи-ли с му-жем пят-на-дцать лет, но Гос-подь не бла-го-сло-вил их детьми.
По про-ше-ствии этих пят-на-дца-ти лет по-ме-щи-ки Булы-ги-ны про-да-ли их по-ме-щи-кам-нем-цам Шмид-там в се-ло Сур-кот. Через пять лет по-сле пе-ре-се-ле-ния муж Ири-ны за-бо-лел ча-хот-кой и умер. Впо-след-ствии, ко-гда бла-жен-ную спра-ши-ва-ли, ка-кой у нее был муж, она от-ве-ча-ла: «Да та-кой же глу-пень-кий, как и я».
По-сле смер-ти му-жа Шмид-ты взя-ли ее в ку-хар-ки и эко-ном-ки. Несколь-ко раз они про-бо-ва-ли вто-рич-но вы-дать ее за-муж, но Ири-на ре-ши-тель-но от-ка-за-лась: «Хоть убей-те ме-ня, а за-муж боль-ше не пой-ду!». Так ее и оста-ви-ли.
Через пол-то-ра го-да стряс-лась бе-да - в гос-под-ском до-ме об-на-ру-жи-лась про-па-жа двух хол-стов. При-слу-га окле-ве-та-ла Ири-ну, по-ка-зав, что это она их укра-ла. При-е-хал ста-но-вой при-став с сол-да-та-ми, по-ме-щи-ки уго-во-ри-ли на-ка-зать Ири-ну. Сол-да-ты по при-ка-за-нию ста-но-во-го при-ста-ва же-сто-ко ис-тя-за-ли ее, про-би-ли го-ло-ву, по-рва-ли уши. Но Ири-на и сре-ди ис-тя-за-ний про-дол-жа-ла го-во-рить, что не бра-ла хол-стов. То-гда Шмид-ты при-зва-ли мест-ную га-дал-ку, ко-то-рая ска-за-ла, что хол-сты укра-ла жен-щи-на по име-ни Ири-на, но толь-ко не эта, и ле-жат они в ре-ке. На-ча-ли ис-кать и дей-стви-тель-но на-шли их там, где ука-за-ла га-дал-ка.
По-сле пе-ре-не-сен-но-го ис-тя-за-ния Ири-на бы-ла не в си-лах жить у гос-под-нехри-стей и, уй-дя от них, по-шла в Ки-ев на бо-го-мо-лье.
Ки-ев-ские свя-ты-ни, встре-ча со стар-ца-ми со-вер-шен-но из-ме-ни-ли ее внут-рен-нее со-сто-я-ние - она те-перь зна-ла, для че-го и как жить. Она же-ла-ла те-перь, чтобы в ее серд-це жил толь-ко Бог - един-ствен-ный лю-бя-щий всех ми-ло-серд-ный Хри-стос, раз-да-я-тель вся-че-ских благ. Неспра-вед-ли-во на-ка-зан-ная, Ири-на с осо-бен-ной глу-би-ной по-чув-ство-ва-ла неиз-ре-чен-ную глу-би-ну стра-да-ний Хри-сто-вых и Его ми-ло-сер-дие.
По-ме-щик тем вре-ме-нем по-дал за-яв-ле-ние о ее про-па-же. Через пол-то-ра го-да по-ли-ция на-шла ее в Ки-е-ве и от-пра-ви-ла по эта-пу к гос-по-дам. Пу-те-ше-ствие бы-ло му-чи-тель-ным и дол-гим, ей вполне при-шлось ис-пы-тать и го-лод, и хо-лод, и же-сто-кое об-ра-ще-ние кон-вой-ных сол-дат, и гру-бость аре-стан-тов-муж-чин.
Шмид-ты, чув-ствуя свою ви-ну пе-ред Ири-ной, «про-сти-ли» ее за по-бег и по-ста-ви-ли ого-род-ни-цей. Бо-лее го-да про-слу-жи-ла им Ири-на, но, со-при-кос-нув-шись со свя-ты-ня-ми и ду-хов-ной жиз-нью, не смог-ла она оста-вать-ся в име-нии и бе-жа-ла.
По-ме-щи-ки сно-ва по-да-ли в ро-зыск, и через год по-ли-ция опять на-шла ее в Ки-е-ве и, аре-сто-вав, пре-про-во-ди-ла по эта-пу к Шмид-там, ко-то-рые, же-лая по-ка-зать над ней свою власть, не при-ня-ли ее и с гне-вом вы-гна-ли на ули-цу - раз-де-тую и без кус-ка хле-ба. При-няв во вре-мя пре-бы-ва-ния в Ки-е-ве по-стриг с име-нем Па-рас-ке-вы, она те-перь не пе-ча-ли-лась - она зна-ла свой путь, и то, что по-ме-щи-ки вы-гна-ли ее, бы-ло лишь зна-ком, что при-шла по-ра ис-пол-нить-ся бла-го-сло-ве-нию стар-цев.
Пять лет она бро-ди-ла по се-лу как по-ме-шан-ная и бы-ла по-сме-ши-щем не толь-ко де-тей, но и всех кре-стьян. Она вы-ра-бо-та-ла при-выч-ку жить круг-лый год под от-кры-тым небом, пе-ре-но-ся го-лод, хо-лод и зной. А за-тем уда-ли-лась в Са-ров-ские ле-са и про-жи-ла здесь боль-ше двух де-сят-ков лет в пе-ще-ре, ко-то-рую са-ма вы-ры-ла.
Го-во-рят, что у нее бы-ло несколь-ко пе-щер в раз-ных ме-стах об-шир-но-го непро-хо-ди-мо-го ле-са, где то-гда бы-ло мно-го хищ-ных зве-рей. Хо-ди-ла она вре-ме-на-ми в Са-ров и в Ди-ве-е-во, но ча-ще ее ви-де-ли на Са-ров-ской мель-ни-це, ку-да она при-хо-ди-ла ра-бо-тать.
Ко-гда-то Па-ша об-ла-да-ла уди-ви-тель-но при-ят-ной на-руж-но-стью. За вре-мя жи-тья в Са-ров-ском ле-су, дол-го-го по-движ-ни-че-ства и пост-ни-че-ства она ста-ла по-хо-жа на Ма-рию Еги-пет-скую: ху-дая, по-чер-нев-шая от солн-ца, с ко-рот-ки-ми во-ло-са-ми - длин-ные в ле-су ей ме-ша-ли. Босая, в муж-ской мо-на-ше-ской ру-ба-хе, свит-ке, рас-стег-ну-той на гру-ди, с об-на-жен-ны-ми ру-ка-ми, бла-жен-ная при-хо-ди-ла в мо-на-стырь, на-во-дя страх на всех, не знав-ших ее.
До пе-ре-ез-да в Ди-ве-ев-скую оби-тель она неко-то-рое вре-мя жи-ла в од-ной де-ревне. Ви-дя ее по-движ-ни-че-скую жизнь, лю-ди ста-ли об-ра-щать-ся к ней за со-ве-та-ми, про-си-ли по-мо-лить-ся. Враг ро-да че-ло-ве-че-ско-го на-учил злых лю-дей на-пасть на нее и огра-бить. Ее из-би-ли, но ни-ка-ких де-нег у нее не бы-ло. Бла-жен-ную на-шли ле-жа-щей в лу-же кро-ви с про-лом-лен-ной го-ло-вой. Она бо-ле-ла по-сле это-го год, но со-вер-шен-но по-пра-вить-ся уже во всю жизнь не мог-ла. Боль в про-лом-лен-ной го-ло-ве и опу-холь под ло-жеч-кой му-чи-ли ее по-сто-ян-но, но она на это по-чти не об-ра-ща-ла вни-ма-ния, лишь из-ред-ка го-во-ри-ла: «Ах, ма-мень-ка, как у ме-ня тут бо-лит! Что ни де-лай, ма-мень-ка, а под ло-жеч-кой не прой-дет!»
Ко-гда она еще жи-ла в Са-ров-ском ле-су, про-ез-жа-ли ми-мо та-та-ры, толь-ко что обо-крав-шие цер-ковь. Бла-жен-ная вы-шла из ле-са и ста-ла их ру-гать, за что они из-би-ли ее до по-лу-смер-ти и про-ло-ми-ли ей го-ло-ву. Та-та-рин при-е-хал в Са-ров и го-во-рит го-сти-ни-ку:
Там ста-ру-ха вы-шла нас ру-га-ла, мы ее из-би-ли.
Го-сти-ник го-во-рит:
Знать, это Прас-ко-вья Ива-нов-на.
Он за-пряг ло-шадь и по-ехал за ней.
По-сле по-бо-ев у нее все за-жи-ло, но во-ло-сы за-рос-ли как по-па-ло, так что го-ло-ва зу-де-ла, и она все про-си-ла «по-ис-кать».
До пе-ре-се-ле-ния сво-е-го в Ди-ве-е-во Прас-ко-вья Ива-нов-на ча-сто за-хо-ди-ла к ди-ве-ев-ской бла-жен-ной Пе-ла-гее Ива-новне. Раз во-шла она и мол-ча се-ла воз-ле бла-жен-ной. Дол-го смот-ре-ла на нее Пе-ла-гея Ива-нов-на да и го-во-рит: «Да! Вот те-бе-то хо-ро-шо, нет за-бо-ты, как у ме-ня: вон де-тей-то сколь-ко!»
Вста-ла Па-ша, по-кло-ни-лась ей и ти-хонь-ко ушла, не ска-зав ни сло-ва.
Про-шло несколь-ко лет. Од-на-жды Пе-ла-гея Ива-нов-на спа-ла, но вдруг вско-чи-ла, точ-но кто ее раз-бу-дил, бро-си-лась к ок-ну и, вы-су-нув-шись на-по-ло-ви-ну, ста-ла гля-деть вдаль и ко-му-то гро-зить.
Око-ло Ка-зан-ской церк-ви от-кры-лась ка-лит-ка, и в нее во-шла Прас-ко-вья Ива-нов-на и пря-мо на-пра-ви-лась к Пе-ла-гее Ива-новне, что-то бор-мо-ча про се-бя.
По-дой-дя бли-же и за-ме-тив, что Пе-ла-гея Ива-нов-на что-то го-во-рит, она оста-но-ви-лась и спро-си-ла:
Что, ма-туш-ка, или ней-ти?
Ста-ло быть, ра-но еще? Не вре-мя?
Да, - под-твер-ди-ла Пе-ла-гея Ива-нов-на.
Низ-ко ей Прас-ко-вья Ива-нов-на по-кло-ни-лась и, не за-хо-дя в оби-тель, ушла в ту же са-мую ка-лит-ку.
За шесть лет до смер-ти бла-жен-ной Пе-ла-геи Ива-нов-ны Па-ша вновь яви-лась в оби-тель, на этот раз с ка-кой-то кук-лой, а по-том и со мно-ги-ми кук-ла-ми: нян-чит-ся с ни-ми, уха-жи-ва-ет за ни-ми, на-зы-ва-ет их детьми. Те-перь она по несколь-ку недель, а за-тем и ме-ся-цев про-жи-ва-ла в оби-те-ли. По-след-ний год жиз-ни бла-жен-ной Пе-ла-геи Ива-нов-ны Па-ша про-бы-ла неот-луч-но в оби-те-ли.
Позд-ней осе-нью 1884 го-да она шла ми-мо огра-ды клад-би-щен-ской Пре-об-ра-жен-ской церк-ви и, уда-рив пал-кой о столб огра-ды, ска-за-ла: «Вот как этот столб-то по-ва-лю, так и пой-дут уми-рать; толь-ко по-спе-вай мо-ги-лы ко-пать!»
Сло-ва эти вско-ре сбы-лись - умер-ла бла-жен-ная Пе-ла-гея Ива-нов-на и за ней столь-ко мо-на-хинь, что со-ро-ко-усты не пре-кра-ща-лись це-лый год, и слу-ча-лось, что от-пе-ва-ли двух сра-зу.
Ко-гда скон-ча-лась Пе-ла-гея Ива-нов-на, то в два ча-са но-чи уда-ри-ли в боль-шой мо-на-стыр-ский ко-ло-кол, и кли-рос-ные, у ко-то-рых жи-ла в то вре-мя бла-жен-ная Па-ша, пе-ре-по-ло-ши-лись, по-вска-ки-ва-ли с по-сте-лей, ду-мая, не по-жар ли. Па-ша вста-ла вся си-я-ю-щая и на-ча-ла всю-ду у икон ста-вить и за-жи-гать све-чи.
Ну вот, - ска-за-ла она, - ка-кой тут по-жар? Во-все нет, а про-сто это у вас сне-жок ма-лень-ко рас-та-ял, а те-перь тем-но бу-дет!
Несколь-ко раз ке-лей-ни-цы бла-жен-ной Пе-ла-геи Ива-нов-ны пред-ла-га-ли ей по-се-лить-ся в ке-ллии по-чив-шей.
Нет, нель-зя, - от-ве-ча-ла Прас-ко-вья Ива-нов-на, - вот ма-мень-ка-то не ве-лит, - по-ка-зы-ва-ла она на порт-рет Пе-ла-геи Ива-нов-ны.
Что это я не ви-жу.
Да ты-то не ви-дишь, а я-то ви-жу, не бла-го-слов-ля-ет!
И ушла, и по-се-ли-лась сна-ча-ла у кли-рос-ных, а за-тем в от-дель-ной кел-лии у во-рот. В кел-лии бы-ла по-став-ле-на кро-вать с гро-мад-ны-ми по-душ-ка-ми, ко-то-рую она ред-ко за-ни-ма-ла, на ней по-ко-и-лись кук-лы.
От жи-ву-щих с ней она непре-мен-но тре-бо-ва-ла, чтобы они в пол-ночь вста-ва-ли мо-лить-ся, а ес-ли кто не со-гла-шал-ся, то она так рас-шу-мит-ся, начнет во-е-вать и бра-нить-ся, что по-не-во-ле все вста-ют ее уни-мать.
Пер-вое вре-мя Прас-ко-вья Ива-нов-на хо-ди-ла в цер-ковь и стро-го сле-ди-ла, чтобы сест-ры еже-днев-но хо-ди-ли на служ-бы. В по-след-ние де-сять с лиш-ним лет неко-то-рые пра-ви-ла бла-жен-ной пе-ре-ме-ни-лись: она, на-при-мер, не вы-хо-ди-ла из мо-на-сты-ря, да и от кел-лии да-ле-ко не от-хо-ди-ла, в цер-ковь со-всем не хо-ди-ла, а при-об-ща-лась до-ма, и то очень ред-ко. Гос-подь Сам ей от-кры-вал, ка-ких ей пра-вил и об-ра-за жиз-ни дер-жать-ся.
На-пив-шись чаю по-сле обед-ни, бла-жен-ная са-ди-лась за ра-бо-ту, вя-за-ла чул-ки или пря-ла пря-жу. Это за-ня-тие со-про-вож-да-лось непре-стан-ной Иису-со-вой мо-лит-вой, и по-то-му ее пря-жа так це-ни-лась в оби-те-ли, из нее де-ла-лись по-яс-ки и чет-ки. Вя-за-ни-ем чу-лок она на-зы-ва-ла в ино-ска-за-тель-ном смыс-ле упраж-не-ние в непре-стан-ной Иису-со-вой мо-лит-ве. Так, од-на-жды при-ез-жий по-до-шел к ней с мыс-лью, не пе-ре-се-лить-ся ли ему по-бли-же к Ди-ве-е-ву. И она ска-за-ла в от-вет на его мыс-ли: «Ну, что же, при-ез-жай к нам в Са-ров, бу-дем вме-сте груз-ди со-би-рать и чул-ки вя-зать», - то есть класть зем-ные по-кло-ны и учить-ся Иису-со-вой мо-лит-ве.
Пер-вое вре-мя по пе-ре-се-ле-нии в Ди-ве-е-во она стран-ство-ва-ла от мо-на-сты-ря на даль-ние по-слу-ша-ния или в Са-ров, на преж-ние свои из-люб-лен-ные ме-ста. В эти пу-те-ше-ствия она бра-ла с со-бой про-стую па-лоч-ку, ко-то-рую на-зы-ва-ла тро-сточ-кой, узе-лок с раз-ны-ми ве-ща-ми или серп на пле-чо и несколь-ко ку-кол за па-зу-хой. Тро-сточ-кой она ино-гда пу-га-ла при-ста-ю-щий к ней на-род и ви-нов-ных в ка-ких-ни-будь про-ступ-ках.
Од-на-жды при-шел стран-ник и по-же-лал, чтобы его впу-сти-ли в кел-лию, а бла-жен-ная бы-ла за-ня-та, и ке-лей-ни-ца не ре-ша-лась ее по-тре-во-жить. Но стран-ник на-ста-и-вал:
Пе-ре-дай-те ей, что я та-кой же, как она!
Уди-ви-лась ке-лей-ни-ца та-ко-му несми-ре-нию и по-шла пе-ре-дать его сло-ва бла-жен-ной.
Прас-ко-вья Ива-нов-на ни-че-го не от-ве-ти-ла, а взя-ла свою тро-сточ-ку, вы-шла на-ру-жу и на-ча-ла бить ею стран-ни-ка изо всех сил, вос-кли-цая:
Ах ты, ду-ше-гу-бец, об-ман-щик, вор, при-твор-щик...
Стран-ник ушел и уже не на-ста-и-вал на встре-че с бла-жен-ной.
Боль-шое ду-хов-ное зна-че-ние имел для бла-жен-ной серп. Она им жа-ла тра-ву и под ви-дом этой ра-бо-ты кла-ла по-кло-ны Хри-сту и Бо-го-ма-те-ри. Ес-ли кто при-хо-дил к ней из по-чет-ных лю-дей, с ко-то-рым она не счи-та-ла се-бя до-стой-ной си-деть в од-ной ком-па-нии, бла-жен-ная, рас-по-ря-див-шись с уго-ще-ни-ем и по-кло-нив-шись го-стю в но-ги, ухо-ди-ла жать трав-ку, то есть мо-лить-ся за это-го че-ло-ве-ка. На-жа-тую тра-ву она ни-ко-гда не остав-ля-ла в по-ле или во дво-ре мо-на-сты-ря, но все-гда со-би-ра-ла и от-но-си-ла на кон-ный двор. В пред-зна-ме-но-ва-ние непри-ят-но-стей она по-да-ва-ла при-хо-дя-щим ло-пух, ко-лю-чие шиш-ки...
Мо-ли-лась она сво-и-ми мо-лит-ва-ми, но зна-ла неко-то-рые и на-изусть. Бо-го-ро-ди-цу она на-зы-ва-ла «Ма-мень-кой за стек-лыш-ком». Ино-гда она оста-нав-ли-ва-лась как вко-пан-ная пе-ред об-ра-зом и мо-ли-лась или ста-но-ви-лась на ко-ле-ни где по-па-ло: в по-ле, в гор-ни-це, сре-ди ули-цы - и усерд-но со сле-за-ми мо-ли-лась. Бы-ва-ло, вхо-ди-ла в цер-ковь и на-чи-на-ла ту-шить све-чи, лам-па-ды у об-ра-зов или не поз-во-ля-ла за-жи-гать в кел-лии лам-па-ды.
Ис-пра-ши-вая на каж-дый шаг и дей-ствие бла-го-сло-ве-ние у Гос-по-да, она ино-гда гром-ко спра-ши-ва-ла и тут же от-ве-ча-ла се-бе: «На-до мне ид-ти? Или по-го-дить?.. Иди, иди ско-рей, глу-пень-кая!» - и то-гда шла. «Еще мо-лить-ся? Или кон-чить? Ни-ко-лай чу-до-тво-рец, ба-тюш-ка, хо-ро-шо ли про-шу? Нехо-ро-шо, го-во-ришь? Уй-ти мне? Ухо-ди, ухо-ди, ско-рей, ма-мень-ка! Ушиб-ла я паль-чик, ма-мень-ка! По-ле-чить, что ли? Не на-до? Сам за-жи-вет!»
В дни ду-хов-ной борь-бы с вра-гом ро-да че-ло-ве-че-ско-го она без умол-ку на-чи-на-ла го-во-рить, но ни-че-го нель-зя бы-ло по-нять; ло-ма-ла ве-щи, по-су-ду, вол-но-ва-лась, кри-ча-ла, бра-ни-лась. Од-на-жды она вста-ла с утра рас-стро-ен-ная и рас-тре-во-жен-ная. По-сле по-лу-дня к ней по-до-шла при-ез-жая гос-по-жа, по-здо-ро-ва-лась и хо-те-ла бе-се-до-вать, но Прас-ко-вья Ива-нов-на за-кри-ча-ла, за-ма-ха-ла ру-ка-ми:
Уй-ди! Уй-ди! Неуже-ли не ви-дишь, вон диа-вол. То-по-ром го-ло-ву от-ру-би-ли, то-по-ром го-ло-ву от-ру-би-ли!
По-се-ти-тель-ни-ца пе-ре-пу-га-лась и ото-шла, ни-че-го не по-ни-мая, но вско-ре уда-ри-ли в ко-ло-кол, опо-ве-щая, что сей-час скон-ча-лась в боль-ни-це в при-пад-ке па-ду-чей мо-на-хи-ня.
Од-на-жды при-шла к бла-жен-ной де-ви-ца Ксе-ния из се-ла Ру-зи-на про-сить бла-го-сло-ве-ния ид-ти в мо-на-стырь.
Что ты го-во-ришь, дев-ка! - за-кри-ча-ла бла-жен-ная. - На-до преж-де в Пе-тер-бург схо-дить, да всем гос-по-дам спер-ва по-слу-жить, то-гда даст мне Царь де-нег, я те-бе кел-лию по-став-лю!
Через неко-то-рое вре-мя бра-тья Ксе-нии ста-ли де-лить-ся, и она сно-ва при-шла к Прас-ко-вье Ива-новне и го-во-рит:
Бра-тья де-лить-ся хо-тят, а вы не бла-го-слов-ля-е-те! Как хо-ти-те, а уж не по-слу-шаю я вас и по-став-лю кел-лию!
Бла-жен-ная Па-ша, рас-тре-во-жен-ная ее сло-ва-ми, вско-чи-ла и го-во-рит:
Экая ты, дев-ка, глу-пая! Ну мож-но ли! Ведь ты не зна-ешь, сколь-ко мла-ден-ец-то пре-вы-ше- нас!
Ска-зав это, она лег-ла и вы-тя-ну-лась. А осе-нью у Ксе-нии умер-ла сно-ха, и оста-лась на ее ру-ках де-воч-ка, круг-лая си-ро-та.
Од-на-жды за-шла Прас-ко-вья Ива-нов-на к свя-щен-ни-ку се-ла Ала-ма-со-ва, у ко-то-ро-го был в то вре-мя по де-лам служ-бы пса-лом-щик. Она по-до-шла к нему и го-во-рит:
Гос-по-дин! Про-шу те-бя, возь-ми хо-ро-шую кор-ми-ли-цу или нянь-ку ка-кую.
И что же? До-то-ле со-вер-шен-но здо-ро-вая же-на пса-лом-щи-ка за-хво-ра-ла и умер-ла, оста-вив мла-ден-ца.
Один из кре-стьян окрест-ной де-рев-ни по-ку-пал из-вест-ку. Ему пред-ло-жи-ли взять несколь-ко лиш-них пу-дов без де-нег; он по-ду-мал и взял.
Воз-вра-ща-ясь до-мой, он встре-тил-ся с Па-шей, и бла-жен-ная ска-за-ла ему:
Аль бо-га-че от это-го бу-дешь, что бе-са-то слу-ша-ешь! А ты луч-ше-ка жи-ви той прав-дой, ко-то-рой жил!..
При по-строй-ке но-во-го со-бо-ра в Ди-ве-е-ве игу-ме-ния Алек-сандра ре-ши-ла не спра-ши-вать бла-го-сло-ве-ния бла-жен-ной Прас-ко-вьи Ива-нов-ны.
Шло тор-же-ствен-ное мо-леб-ствие на ме-сте за-клад-ки, ко-гда к Прас-ко-вье Ива-новне при-е-ха-ла те-туш-ка игу-ме-нии - Ели-за-ве-та. Она бы-ла ста-рень-кая и глу-хая. И го-во-рит по-слуш-ни-це бла-жен-ной, Дуне:
Я бу-ду спра-ши-вать, а ты го-во-ри, что она бу-дет от-ве-чать, а то я не услы-шу.
Та со-гла-си-лась.
Ма-ма-шень-ка, нам со-бор жерт-ву-ют.
Со-бор-то со-бор, - от-ве-ча-ла Прас-ко-вья Ива-нов-на, - а я усмот-ре-ла:
че-ре-му-ха по уг-лам вы-рос-ла, как бы не за-ва-ли-ли со-бор-то.
Что она го-во-рит? - спро-си-ла Ели-за-ве-та.
Что тол-ку го-во-рить, по-ду-ма-ла Ду-ня, со-бор-то уж за-кла-ды-ва-ют, и от-ве-ти-ла:
Бла-го-слов-ля-ет.
Со-бор так и остал-ся недо-стро-ен-ным.
При-е-хал в мо-на-стырь один ар-хи-ерей. Она жда-ла, что он при-дет к ней, а он про-шел к мо-на-стыр-ско-му ду-хо-вен-ству. Жда-ла она его до ве-че-ра, и ко-гда он при-шел, бро-си-лась на него с пал-кой и разо-рва-ла на-мет-ку. Он от стра-ха спря-тал-ся в кел-лию ма-те-ри Се-ра-фи-мы. Ко-гда бла-жен-ная во-е-ва-ла, то бы-ла та-кая гроз-ная, что всех при-во-ди-ла в тре-пет. А на ар-хи-ерея, по-том ока-за-лось, на-па-ли му-жи-ки и из-би-ли его.
Как-то при-е-хал к ней иеро-мо-нах Или-о-дор (Сер-гей Тру-фа-нов) из Ца-ри-цы-на. Он при-шел с крест-ным хо-дом, бы-ло мно-го на-ро-да. Прас-ко-вья Ива-нов-на его при-ня-ла, по-са-ди-ла, по-том сня-ла с него кло-бук, крест, сня-ла с него все ор-де-на и от-ли-чия - все это по-ло-жи-ла в свой сун-ду-чок и за-пер-ла, а ключ по-ве-си-ла к по-я-су. По-том ве-ле-ла при-не-сти ящик, ту-да по-ло-жи-ла лук, по-ли-ла и ска-за-ла: «Лук, рас-ти вы-со-кий...» - а са-ма лег-ла спать. Он си-дел как раз-вен-чан-ный. Ему на-до все-нощ-ную на-чи-нать, а он встать не мо-жет. Хо-ро-шо еще, что она клю-чи к по-я-су при-вя-за-ла, а спа-ла на дру-гом бо-ку, так что клю-чи от-вя-за-ли, до-ста-ли все и ему от-да-ли.
Про-шло несколь-ко лет - и он снял с се-бя свя-щен-ни-че-ский сан и от-ка-зал-ся от ино-че-ских обе-тов.
Од-на-жды при-е-хал к ней из Са-ра-то-ва епи-скоп Гер-мо-ген (Долга-нов). У него бы-ли боль-шие непри-ят-но-сти - под-ки-ну-ли ему в ка-ре-ту ре-бен-ка с за-пис-кой «твоя от тво-их». Он за-ка-зал боль-шую просфо-ру и по-шел к бла-жен-ной с во-про-сом, что ему де-лать? Она схва-ти-ла просфо-ру, бро-си-ла ее о стен-ку так, что та от-ско-чи-ла и стук-ну-лась о пе-ре-го-род-ку, и ни-че-го не за-хо-те-ла от-ве-чать. На дру-гой день то же. На тре-тий день за-пер-лась и во-все не вы-шла к вла-ды-ке. Что де-лать? Сам он, од-на-ко, так по-чи-тал бла-жен-ную, что без ее бла-го-сло-ве-ния ехать не за-хо-тел, несмот-ря на то, что де-ла епар-хии тре-бо-ва-ли его при-сут-ствия. То-гда он по-слал ке-лей-ни-ка, ко-то-ро-го она при-ня-ла и на-по-и-ла ча-ем. Вла-ды-ка спро-сил через него: «Что мне де-лать?» Она от-ве-ти-ла: «Я со-рок дней по-сти-лась и мо-ли-лась, а то-гда за-пе-ли Пас-ху».
Смысл ее слов был, по-ви-ди-мо-му, тот, что все ны-неш-ние скор-би на-до до-стой-но по-тер-петь, и они в свое вре-мя раз-ре-шат-ся бла-го-по-луч-но. Вла-ды-ка по-нял ее сло-ва бук-валь-но, уехал в Са-ров и там со-рок дней жил, по-стил-ся и мо-лил-ся, а в это вре-мя де-ло его разо-бра-лось.
Ино-гда Прас-ко-вья Ива-нов-на на-чи-на-ла шу-меть, а при-хо-див-шим к ней мо-на-хи-ням го-во-ри-ла: «Вон от-сю-да, шель-мы, здесь кас-са». (По-сле за-кры-тия мо-на-сты-ря в ее ке-ллии раз-ме-ща-лась сбе-ре-га-тель-ная кас-са).
Как-то Ев-до-кия Ива-нов-на Бар-с-ко-ва, ко-то-рая и в мо-на-стырь не шла, и за-муж не со-би-ра-лась, по-шла на бо-го-мо-лье в Ки-ев. На об-рат-ном пу-ти она оста-но-ви-лась во Вла-ди-ми-ре у од-но-го бла-жен-но-го куп-ца, ко-то-рый при-ни-мал всех стран-ни-ков. На-ут-ро он по-звал ее, бла-го-сло-вил изо-бра-же-ни-ем Ки-е-во-Пе-чер-ской Лав-ры и ска-зал:
Иди в Ди-ве-е-во, там бла-жен-ная Па-ша Са-ров-ская те-бе путь ука-жет.
Как на кры-льях по-ле-те-ла Ду-ня в Ди-ве-е-во, а бла-жен-ная Прас-ко-вья Ива-нов-на во все вре-мя ее двух-не-дель-но-го пу-те-ше-ствия - шла она пеш-ком око-ло трех-сот верст - вы-хо-ди-ла на крыль-цо, аука-ла и ма-ни-ла руч-кой:
У го-су-да-ря де-нег с со-бой не бы-ло. Тут же по-сла-ли и при-нес-ли, и он дал ей ко-ше-лек зо-ло-та, ко-то-рый сра-зу же был пе-ре-дан ма-те-ри игу-ме-нии.
Ко-гда Ни-ко-лай Алек-сан-дро-вич ухо-дил, то ска-зал, что Прас-ко-вья Ива-нов-на - ис-тин-ная ра-ба Бо-жия. Все и вез-де при-ни-ма-ли его как ца-ря, она од-на при-ня-ла его как про-сто-го че-ло-ве-ка.
Прас-ко-вья Ива-нов-на умер-ла 22 сен-тяб-ря/5 ок-тяб-ря 1915 го-да. Пе-ред смер-тью она все кла-ла зем-ные по-кло-ны пе-ред порт-ре-том го-су-да-ря. Са-ма она бы-ла уже не в си-лах, и ее под-ни-ма-ли и опус-ка-ли.
Что ты, ма-ма-шень-ка, так на го-су-да-ря мо-лишь-ся?
Глуп-цы. Он вы-ше всех ца-рей бу-дет.
Она го-во-ри-ла про го-су-да-ря: «Не знаю - пре-по-доб-ный, не знаю - му-че-ник».
Неза-дол-го до смер-ти бла-жен-ная сня-ла порт-рет го-су-да-ря и по-це-ло-ва-ла в нож-ки со сло-ва-ми: «Ми-лень-кий уже при кон-це».
Уми-ра-ла бла-жен-ная тя-же-ло и дол-го. Пе-ред смер-тью ее па-ра-ли-зо-ва-ло. Она очень стра-да-ла. Неко-то-рые удив-ля-лись, что та-кая ве-ли-кая ра-ба Бо-жия, а так тя-же-ло уми-ра-ет. Ко-му-то из се-стер бы-ло от-кры-то, что эти-ми пред-смерт-ны-ми стра-да-ни-я-ми она вы-ку-па-ла из ада ду-ши сво-их ду-хов-ных чад.
Ко-гда она уми-ра-ла, то в Пе-тер-бур-ге од-на мо-на-хи-ня вы-шла на ули-цу и ви-де-ла, как ду-ша бла-жен-ной под-ни-ма-лась на небо.
А может быть так надо посчитать? -
За семь человек семьи царской – 70 лет. Это фиксированный срок, от которого никуда не деться, ничего не изменить, - «вынь да положь – дьявол будет ходить по России».
А следующее после этих 70 лет фиксированных - это время, когда нам уже дано решать: будем каяться или не будем. (О покаянии говорю не так, чтоб то лько в нарушении клятвы 1613 г., но о покаянии вообще какому св.отцы учат, какому Церковь учит, - всецелом нелицемерном покаянии во всех смертных наших грехах, кто какие имеет.) И тогда, если будем каяться, то от этого хождения дьявола по России Господь избавит и даст благодать, как сказано Апостолом: «и убежит от вас», но это при условии покорности Богу (Иак. 4, 7), кстати Царю-Богу. А то будто забыли некоторые, что и Бог есть Царь.
«Блевотиной изойти» - возможно что это берется выражение подобное выражению Апокалипсиса: «Тако яко обуморен еси, и ни тепл, ни студен изблевати тя от уст Моих имам. Зане глаголеши яко богат есмь обогатихся и ничтоже требую: и не веси, яко ты еси окаянен и беден, и нищь и слеп и наг.» (Апок. 3, 17)
И далее говорится о необходимости покаяния всецелого: «коллурием помажи очи твои, да видиши». По свт. Игнатию Брянчанинову «коллурий» - это слезы: «коллурием слез помажи очи твои, да видиши грехи свои». Такой смысл.
«Ревнуй убо и покайся» (Апок. 3, 19).
«Изойти» - это равно, что как говорится на богослужении: «оглашенные изыдите». Т.е. и здесь блевотиной как бы изойдет (изыдет из Тела Христова, из Церкви Апостольской) народ русский. Т.е. будет выгнан из Христовой Церкви, отлучен Им Самим от Церкви. Но об этом не утверждается, что это будет так непременно. Но говорится как бы в устрашение и предположение, причем с жалением народа: жаль мол этот народ, потому что вообще-то по причине такого поведения он бы «должен изойти», т.е. изыти из Церкви, отпасть, быть отлученным, изблеванным.
Для чего так предупреждает? - А вот для чего: «Ревнуй убо и покайся», т.е. начни каяться как должно, и стяжи дары: покаяние, смирение, плач (коллурий слез), и прочее, «да обогатишися, (...) да облечешися» (Апок. 3, 18), иначе «изблевати тя от уст Моих имам».
Покаяние надо обрести и жизнь благодатную (как о сем говорит свт. Игнатий в «Плаче инока», ст. 3, Шин) к тому времени, когда придет Господь (второе пришествие), как сказано: в чем застенет кого, в том и будет судить.
И вот об этом-то пришествии Царя-Христа (а не другого какого-то), быть может, и сказано: «Но говорю тебе, царь, к концу этих 110-ти лет будет Царь на Руси из твоей династии».
«Из твоей династии» - еще не значит вточности, что из Романовых.
По словарю Брокгауза и Ефрона - «Династия (греч.) - означает ряд царствующих, вообще правящих лиц из одного дома, от одного родоначальника.»
Ныне после отречения ц. Николая царствовать взялась над Россией сама Богородица. Потому в день отречения Николая и была явлена икона Державная. Это явный знак. От которого отказаться, - это равно что опять нарушить клятву 1613 г., но уже отвергается тогда Царица Богородица. Ну и что вы? Хотите еще теперь и эту Царицу не признать или отречься? (Может быть, кстати, этим самым они и спасли нас от нарушения клятвы, т.е. все вместе: ц. Николай, Богородица и Бог. Так все сделали, что может быть, и не было нарушения. Ведь сразу за отречением ц. Николая на трон восходит Богородица. Пусть это невидимо, пусть духовно, но это реальность, а не легенда, не вымысел. Т.е. нарушение этой клятвы есть только у тех людей, кто и царя отрекся, и Царицу-Богородицу не принял.)
И вот к концу этих 110 лет обещается пришествие и Самого уже Христа, Цареви нашего Бога.
И точно не говорится: когда? в каком именно году? Но говорится лишь приблизительно.
И многие святые последних времен говорили: «Второе Пришествие не далеко уже».
Т.е. этим не нарушается то, о чем сказано: о дне и часе том никто не знает. Потому что точно не говорится и здесь. Но Сам Иисус хотя и говорит, что о точном времени том никто не знает, но говорит же, чтоб и узнавали приближение к сему. В гл. 24 Евангелия от Матф. объясняется это и говорится: «когда вы увидите всё сие, знайте, что близко, при дверях».
Есть такие слова архиеп. Феофана Полтавского:
«Владыку Феофана спрашивали: “Будет ли последний Русский Царь Романовым?” На что архиепископ от себя уже отвечал: “Он не будет Романовым, но по матери он будет из Романовых» (Россия перед Вторым Пришествием, гл. 22)
В акафистах Богородице бывает говорится, что Богородица усыновила всех христиан Себе по слову Самого Христа, сказавшего так о св.ап. Иоанне, но судя по словам акафистов это усыновление и всех христиан:
«Радуйся, всех нас при Кресте Сына Твоего усыновившая» (Акафист, Икона Нечаянная Радость, Икос 8.)
Стало быть можно ли сказать об Иисусе, что Он по Матери из Романовых?
Т.е. Он из династии царственной потому что Он – Царь. И Он по Матери Своей из Романовых, так как Романовы усыновлены этой же Матерью. Но вместе с тем говорится, что Он все таки и не Романов: «Он не будет Романовым», - сказано.
............
И вот сказано, что дается сроку нам еще 110 лет максимум. 70 лет из них – твердо фиксированы как наказание. И может быть не случайно это ровно такой же срок, какой проводил народ древний богоизбранный еврейский в плену Вавилонском, - чтоб мы хоть и не вольно вспомнили и сравнили, и подражали им. А следующие даны для покаяния дабы готовиться ко Второму Пришествию. И не только к Пришествию, но и к Суду.
Не сказано, что это будет для нас радостным. Не сказано, будто к концу этих 110 лет будет у нас радость всвязи с тем, что Царь придет. Но только сказано, что придет. И все! Точка.
А как Он на нас тогда посмотрит? - от нас зависит.
Итак сказано: «кайтесь». Во всех грехах, потому что Царь придет и будет судить. Т.е. Сам Царь царей, Христос, а не какой другой.
А истинному покаянию, как говорят св.отцы, учит опять же Царь Дух Святый. Только под Его водительством человек может обрести истинное самовоззрение и покаяние, и вообще все дары такие, как сокрушение сердца, смирение, видение грехов своих, и прочее.
И этого Царя опять же просим каждый день: «прииди и вселися в ны, и очисти...»
А готовит этот Царь Дух Святый каждого опять же к суду Царя-Христа. Напоминает об этом Суде, об этой неминуемой встрече каждого с Царем-Христом на Суде всеобщем, где мы все встретимся друг с другом, все без исключения люди.
Итак, должно каяться. Но не только в нарушении этой соборной клятвы 1613 г., но во всех-всех смертных грехах какие имеем. Так говорит и пророчествующий св.прп. Лаврентий Черниговский:
«Русские люди будут каяться в смертных грехах, что попустили жидовскому нечестию в России, не защитили Помазанника Божия Царя...» (Есть и далее слова его. Но их легко может найти каждый сам.)
Понимать же эти слова св. Лаврентия должно не так, будто он говорит этим утверждение: «попущение жидовского нечестия и незащищение Помазанника – это грехи смертные». Нет. Это было бы очень неверно. Потому что никто из нас никак не мог не попустить этого.
Это попущение – это Божие попущение. И само по себе попущение это - это вовсе не грех.
Но говорит св.Лаврентий так, что русские люди впали в смертные грехи, и за это наказаны попущением этого жидовского нечестия. А попустил это Бог. Никто из людей это и не смог бы непопустить, т.е. не смог бы остановить это, хоть бы даже и хотел. Где же тогда грех, если так думать? Свт. Игнатий видел это отступление, но остановить не мог. И другим говорил: «не силься своей немощной рукою остановить отступление».
Слово «что» употребленное здесь св. Лаврентием должно понимать как «которые». Т.е. люди будут каяться в смертных грехах, из-за которых пришло вот это попущение ига жидовского. Или: люди будут каяться в смертных грехах, которые явились причиной того, что жидовское нечестие смогло появиться на Руси.
Эта фраза звучит не так, что мол «будут каяться в грехах, а именно: в том, что попустили жидовскому нечестию, не защитили Помазанника...» Но так звучит: «будут каяться в грехах тех, что явились причиной появления этого жидовского нечестия на Руси...»
Т.е. каяться должно во всех-всех смертных грехах, в каких всегда учила каяться Церковь Святоотеческая. Т.е. и в грехах против Духа Святого (в искажении учения Его), и в гордости, и в блуде, и в гневе, и в прочих именно смертных. Св.Отцы учат: есть смертные грехи и есть несмертные. За смертные человек лишается жизни благодатной, за несмертные – не лишается. Потому и названы смертные смертными, что лишают душу благодатной жизни, убивают душу при жизни тела.
Кстати, небрежная молитва, небрежное богослужение, - это тоже грехи смертные и большие. Таковые небрежно молящиеся по слову св. Симеона Н.Б. суть враги Царя-Христа (Слово 9), и на молитвы таковых Он только гневается.
......................
К концу 110 лет... - здесь говорится. А в другом пророчестве (св.прп. Серафима Вырицкого) говорится, что будет дан срок покаяния «лет на 15, а потом придет антихрист».
Стало быть и посчитаем: 2028 – 15 = 2013. Вот с этого 2013 года надо бы начаться уже этому сроку в 15 лет. Дан он на покаяние. На приготовление к Суду. Это и должна проповедовать Россия всему миру, - покаяние и суд грядущий Христов.
Но опять же прп. Серафим не говорит «15 лет». Не говорит точно. Но говорит лишь приблизительно: «лет на 15».
Вот стало быть и мы можем сказать: приблизительно в 2013 году должно бы начаться это покаяние. А может быть эти «лет 15» - это и 16 или 14. Стало быть возможно, что это будет в 2012 или 2014.
И о 110 годах говорится не точно, что мол на 110 год будет. Но говорится приблизительно: «к концу этих 110-ти лет». Стало быть и это может прийтись не обязательно на 2028, но и на 2027, и на 2026, и даже ранее.
Стало быть и тут плюс-минус год-два-три...
Но мне думается, что это все говорится о некоем покаянии, когда уже многие начнут каяться, т.е. всенародно.
А прежде надо бы об этом заранее кому-то позаботиться. Т.е. должны найтись люди, которые уже до того, как покаяние будет близиться к всенародному, имели бы опыт действительного покаяния, уже прежде всех пребывали бы в этом делании покаяния истинного, всецелого, нелицемерного, каковое всегда свидетельствуется даром благодати и подлинной жизни во Христе и Духе Святом. - Должны бы прежде всех найтись такие люди. Иначе кто научит?!
(Ныне пастыри, и особенно высшие иерархи, как видно, ни сами не имеют этого опыта покаяния, ни других не призывают и не учат. Т.е. именно к такому покаянию, какому всегда св.отцы учили. - Об этом подробнее см. http://blogs.mail.ru/mail/aleksiktisis/
Стало быть: вот-вот уже должно быть этому покаянию, началу этих «лет 15-ти» по прп. Серафиму Вырицкому. Это может быть и 2012, и 2013, и далее. Вот-вот уже... До 2028 г. нужно бы уже подготовиться, т.е. покаянием очиститься от всех смертных грехов. Это и есть что значит «покаяться», т.е. во всех-всех смертных грехах. Если кто-то из нас явится на Суд не очистившимся от какого-либо смертного греха, - горе тогда таковому. А время еще есть.
Только здесь нужно понять, что фарисейское ощущение своей чистоты от грехов не есть чистота, но само по себе самое греховное состояние из всех греховных, - это надо понять. Это прелестное. Это не чистота. Чистота же достигается как раз сознанием и видением себя грешнейшим всех человек.
...................
Но опять же. При этом счете куда я дел время антихриста? Ибо сказано, что прежде придет антихрист. И потом уже Христос.
Стало быть, неправильно посчитал.
Стало быть, вполне возможно, что слова «Но говорю тебе, царь, к концу этих 110-ти лет будет Царь на Руси из твоей династии» хотя и относятся к Царю-Христу, но понимать это надо еще не как о Втором Пришествии, но как о царствовании Его в нас благодатью Его. Т.е. как и принято говорить: «Христос посреди нас», - и ответ: «и есть и будет» (http://minds.by/stupeny/nomera/25/st25_7.html) Жаль, что пока что реально этого нет у нас в жизни.
А если так говорим, то неужели не можем сказать, что вот Он Царь и Царство Его уже среди нас. Т.е. если не устами только притворно говорили бы, но от живого и неложного ощущения присутствия Бога, - св.отцы говорят, что такое достигается.
Или когда говорим Царю Духу Святому: «прииди и вселися в ны», то неужели этим самым не просим равно что: «прииди и Царствуй над нами, управляй нами твоими рабами, твоими верноподданными»?! И неужели же это не Царствование Его?! *
И это «лет на 15», - как говорит св.прп. Серафим Вырицкий, - потом придет антихрист. Потом придет уже и Христос судить всех.
И если так понимать. То начало сим «лет 15-ти» может быть не обязательно в 2012 или 2013. Но это может быть от 2012 до 2028, - в один из годов этого периода. Но будет это точно.
Т.е. «к концу этих 110-ти лет» начнется вот это благодатное жительство под окормлением Царя Духа Святого. И это «лет на 15», а потом придет антихрист. Потом и Христос.
.........................
Доводы думать так, что это будет Царствование на Руси Самого Царя-Бога, - можно найти в пророчестве св.прор. Авеля, когда он говорил с государем Павлом:
- Уже ли сие есть кончина Державы Российской и несть и не будет спасения? – вопросил Государь Павел Петрович.
- Невозможное человекам, возможно Богу, – ответствовал Авель, – Бог медлит с помощью, но сказано, что подаст ее вскоре и воздвигнет рог спасения русского. И восстанет в изгнании из рода Твоего Князь Великий, стоящий за сынов народа Своего. Сей будет Избранник Божий, и на главе Его благословение. Он будет един и всем понятен, Его учует самое сердце русское. Облик Его будет державен и светел, и никто же речет: "Царь здесь или там", но все: "Это Он". Воля народная покорится милости Божией, и Он Сам подтвердит Свое призвание... Имя Его трикратно суждено Истории Российской. В Нем Спасение и Счастье Державы Российской. Пути иные сызнова были бы на русское горе... И чуть слышно, будто боясь, что тайну подслушают стены, старец Авель нарек самое имя. Страха темной силы ради, имя сие да пребудет сокрыто до времени...
О ком еще это может быть сказано, как не о Самом Царе-Боге?! - «Кто яко Бог?»
А о том, что это возможно так вот чуять сердцем, - об этом свидетельствуют и св.прп. Симеон Новый Богослов, и свт. Игнатий Брянчанинов, и св.прав. Иоанн Кронштадтский.
А св.прп. Симеон Новый Богослов даже говорит так, что тот, кто крещен и еще не видит в себе Царя Христа, воскрешающего его душу, - тот еще не-христианин:
«Славное Воскресение Христово есть собственное наше воскресение, которое мысленно совершается и проявляется в нас, умерщвленных грехом, чрез Воскресение Христово, как гласит и песнь церковная, часто нами возглашаемая: "Воскресение Христово (в себе самих) видевше, поклонимся Святому Господу Иисусу, единому безгрешному". Христос никогда не падал в грех и никогда не изменялся в славе Своей. Препрославленный и высший всякого начала и власти и силы, как умалился и умер ради нас, так и воскрес и прославился ради нас, чтоб сбывшееся в Его лице воспроизводить потом в нас и тем спасать нас. Как тогда Он Сам, исшедши вне Иерусалима, пострадал, взошед на крест, и, пригвоздив на нем вместе с Собою грехи всего мира, умер, сошел в преисподние страны ада, потом опять поднялся из ада, взошел в пречистое тело Свое и тотчас воскрес из мертвых, а затем вознесся на небеса со славою и силою многою, и воссел одесную Бога и Отца, так теперь, когда мы исходим в сердце из мира сего и с исповеданием страданий Господа входим в гроб покаяния и смирения, тогда Сам Христос сходит с небес, входит в нас, как во гроб, соединяется с душами нашими и воскрешает их, явно в смерти пребывающих. Воскресение души есть соединение ее с жизнию, которая есть Христос. Как тело мертвое, если не восприимет в себя живой души и не сольется с нею некиим образом неслиянно, не бывает и не именуется живым и жить не может, так и душа не может жить сама о себе, если не соединится неизреченным соединением и не сочетается неслиянно с Богом, Который воистину есть жизнь вечная. И тогда только, как соединится она с Богом и таким образом воскреснет силою Христовою, удостоится она узреть мысленно и таинственно-домостроительное Воскресение Христово. Почему и поем: "Бог Господь и явися нам. Благословен грядый во имя Господне".
Кто же не восприял еще и не увидел воскресения души своей, тот еще мертв и не может поклоняться достодолжно Господу Иисусу, вместе с увидевшими Воскресение Христово, как говорит Апостол: никтоже может рещи Господа Иисуса точию Духом Святым (1Кор.12:3), и в другом месте говорится: Дух есть Бог, и иже кланяется Ему, Духом и истиною достоит кланятися (Ин.4:24), - то есть силою Духа Святого и Единородного Сына, Который есть истина. Мертв он, ибо не имеет в душе своей Бога, животворящего всяческая, и не сподобился благодати исполнения и над ним изреченного Господом обетования: Я и Отец Духом Святым приидем к тому, кто любит Меня и заповеди Мои соблюдает, и обитель у него сотворим (Ин.14:23). Христос приходит и пришествием Своим воскрешает мертвую душу, и дает ей жизнь, и дарует благодать видеть, как Он Сам воскресает в ней и ее воскрешает. Таков закон новой жизни о Христе Иисусе, что Христос Господь благодатию Святого Духа приходит к нам и воскрешает умерщвленные души наши, и дает им жизнь, и дарует очи видеть Его Самого, бессмертного и нетленного, живущим в нас. Прежде же чем душа соединится с Богом, прежде чем узрит, познает и восчувствует, что воистину соединена с Ним, - она бывает совсем мертва, слепа, бесчувственна; но при всем том, что мертва, все же по естеству своему бессмертна. Сие страждет она от маловерия или безверия. Если б верила, что есть суд и мука вечная, не стала бы в суете иждивать жизнь свою, но бросила бы все и начала содевать свое спасение и, начавши, дошла бы и до оживления и воскресения своего.
Впрочем, в нынешнее время большая часть христиан, кажется, находится в таком пагубном состоянии, в каком не находились даже языки, не слыхавшие имени истинного Бога, а между тем, думая о себе, что не мертвы душою, они живут в беспечности, и не видят, несчастные, лежащих пред собою этих мертвецов, то есть душ своих, какими изобразило их наше слово. Нет, не христиане такие люди, не христиане. И пусть они не обманывают себя. Они неверные, нечестивые, безбожники, и особенно, если еще они монахи или священники. О, сколь велико снисхождение и долготерпение Твое, Христе Царю! Как не разверзется земля, чтобы поглотить нас! Как осмеливается кто-либо из таковых входить в храм Божий, и особенно - во святая святых!» (Слово 29)
.................
«Монархия» - в точном смысле значит «один главный», «один первый», «один властвующий». Кто же может в точном смысле быть назван таким, как не Бог только? как не Царь царей? «Закричат: Монархию нам» - это просто значит, что по настоящему вознуждаются в Боге, в вере в истинного Бога. И перестанут надеяться «на князи, на сыны человеческия, в них же несть спасения». Т.е. не будут требовать от князей (властей), от людей того, чего люди просто не могут (не способны) дать. Но взыщут Бога Спасителя. Взыщут Царства Божия и правды Его.
Как и говорится еще в одном пророчестве: «Бог отнимет всех вождей, чтобы только на Него взирали русские люди.» (св.прп. Аристоклий Афонский)
Но почему же все эти пророчества так прикровенно говорят, не говорят ясно о сем? - Потому что есть большая опасность. При неправильном понимании этого, человек может впасть в прелесть. Здесь может быть поклонение некоему прелестному воображаемому Христу, - об этом пишет свт. Игнатий, что некоторые подвижники прельщались на столько, что к ним приходил дьявол под видом Христа, и подвижники поклонялись ему как Христу, и после сего впадали в великие бедствия. Вот какая опасность. Может быть и принятие антихриста за Христа.
Кроме сего может быть противление властям: мол я одного Бога признаю, а никакие власти мне не указ.
Но Сам Царь Христос был покорен властям. А мы кто? Апостолы были покорны властям (гражданским, государственным). А мы кто? И даже такому царю как Навуходонсор святые в плене Вавилонском были покорны, хотя и ясно видели каков он, и даже называли «царем неправедным и лукавнейшим паче всея земли» (Дан. 3, 32). Они только не поклонились твари (Навуходоносору) паче Творца, как поется в иромосах канонов.
___________________________________
* Но, увы, мы в большинстве ныне чаще еще не верноподданные, но скорее дезертиры, предатели, беглецы из войска Царя-Христа (как говорит свт. Игнатий в Плаче инока). Сыновья блудные, как говорит Евангелие. Или как говорит свт. Феофан (Путь ко спасению): мы как рабы сбежавшие от своего доброго господина. И должны потому с покаяннием к Нему прийти.
Более того, св. Симеон Новый Богослов говорит, что мы как воины взоевавшие против Царя-Христа. Или как бунтари. Но говорит: Он и таковых ждет с покаянием и принимает милостиво, и утешает обильно. (Слово 57, ч. 3)
И вот такие же как мы, т.е. люди в таком же состоянии, и царя Николая предали. Стало быть, нам и нужно бы исправить таковое свое состояния вражды против Христа, и это и вменилось бы нам в покаяние и пред ц. Николаем. И думается, он бы этому больше всего порадовался, глядя на нас ныне с Неба со всем святым семейством своим:
«Плачу о тебе весь день; плачу о тебе всю ночь. Ничтожной цены плач мой: другой плач, цены несравнимой, совершается о тебе. Плачут Ангелы, плачут лики Мучеников и Отцов пустынных сонмы, плачут все небожители, - не хотят утешиться. Внимательно, любовно смотрят они с неба на землю: радуются добродетели, совершаемой человеками, -огорчаются грехами их. Сам Создатель твой и Спаситель, сотворивший тебя из ничего, искупивший бесценною кровью Своею, непричастный печали, опечален тобою. Кая польза в крови Моей...» (Свт. Игнатий Б., Плач инока, ст. 1, Беф.)
Святая блаженная схимонахиня Параскева (Паша Саровская)
Блаженная Параскева Ивановна, в миру Ирина, родилась в конце XVIII столетия в селе Никольском Спасского уезда Тамбовской губернии. Родители ее, Иван и Дария, были крепостными крестьянами господ Булыгиных. Когда Ирине минуло семнадцать лет, господа выдали ее замуж за крестьянина Феодора. Безропотно покорясь родительской и барской воле, Ирина стала примерной женой и хозяйкой, и семья мужа полюбила ее за кроткий нрав и трудолюбие, за то, что она любила церковные службы, усердно молилась, избегала гостей и общества и не выходила на деревенские игры. Они прожили с мужем в согласии пятнадцать лет, но Господь не благословил их детьми.
По прошествии этого времени помещики Булыгины продали Феодора и Ирину помещикам-немцам Шмидтам в село Суркот. Через пять лет после переселения муж Ирины заболел чахоткой и умер. Впоследствии, когда блаженную спрашивали, какой у нее был муж, она отвечала: «Да такой же глупенький, как и я».
После смерти мужа Шмидты взяли Ирину в кухарки и экономки. Несколько раз они хотели вторично выдать ее замуж, но Ирина решительно отказывалась: «Хоть убейте меня, а замуж больше не пойду!» Так ее и оставили.
Через полтора года стряслась беда: в господском доме обнаружилась пропажа двух кусков холста. Прислуга оклеветала Ирину, заявив, что их украла она. Когда приехал становой пристав с солдатами, помещики уговорили «наказать» Ирину. Солдаты по приказанию пристава жестоко истязали ее, пробили голову, порвали уши. Но Ирина и во время истязаний продолжала говорить, что не брала холстов. Тогда Шмидты призвали местную гадалку, которая сказала, что холсты украла женщина по имени Ирина, но только не эта, и лежат они в реке. Начали искать и действительно нашли их там, где указала гадалка.
После перенесенных пыток Ирина была не в силах жить у господ-нехристей и, уйдя от них, пошла в Киев на богомолье.
Киевские святыни, встреча со старцами совершенно изменили ее внутреннее состояние: теперь она знала, для чего и как жить. Она желала сейчас, чтобы в ее сердце жил только Бог - единственный любящий всех милосердный Христос, Раздаятель всяческих благ. Несправедливо наказанная, Ирина с особенной глубиной почувствовала неизреченную глубину страданий Христовых и Его милосердие.
Блаженная Параскева.
Фото нач. XX в.
Помещик тем временем подал заявление о ее самовольном уходе. Через полтора года полиция нашла Ирину в Киеве и отправила по этапу к господам. Путешествие было долгим и мучительным, ей сполна пришлось испытать и голод, и холод, и жестокое обращение конвойных солдат, и грубость арестантов-мужчин.
Шмидты, чувствуя свою вину перед Ириной, «простили» ее за побег и поставили огородницей. Более года прослужила им Ирина, но, соприкоснувшись со святынями и духовной жизнью, не смогла более оставаться в имении и снова бежала.
Помещики подали в розыск. Через год полиция опять нашла ее в Киеве и, арестовав, препроводила по этапу к Шмидтам, которые теперь не приняли ее и с гневом выгнали на улицу - раздетую и без куска хлеба.
Пришло время исполниться благословению духовных отцов Киевской Лавры. Господь призвал свою избранницу на путь юродства Христа ради. Несомненно, что в Киеве Ирина приняла тайный постриг в великую схиму с именем Параскевы и поэтому стала называть себя Пашей.
Пять лет она бродила по селу, как помешанная, и была посмешищем не только для детей, но и для всех крестьян. Круглый год Паша жила под открытым небом, перенося голод, холод и зной, а затем удалилась в саровские леса и жила в пещере, которую сама вырыла. В брошюре «Юродивая Паша Саровская, старица и подвижница Серафимо-Дивеевского женского монастыря», изданной в Москве в 1904 году, есть упоминание о свидетельствах монашествовавших в то время, что именно преподобный Серафим благословил Прасковью Ивановну на скитальческую жизнь в саровских лесах. Там она в посте и молитве прожила около 30 лет. Рассказывали, что у нее было несколько пещер в разных местах обширного непроходимого леса, где тогда было много хищных зверей. Ходила она временами в Саров и в Дивеево, но чаще ее видели на Саровской мельнице, куда она приходила работать.
За время жизни в саровском лесу, долгого сурового подвижничества и постничества она стала похожа на преподобную Марию Египетскую: худая, высокая, почерневшая от солнца. Босая, в мужской монашеской рубахе-свитке, расстегнутой на груди, с обнаженными руками, блаженная приходила в монастырь, наводя страх на всех, не знавших ее.
Когда она еще жила в саровском лесу, однажды мимо проезжали татары, только что обокравшие церковь. Блаженная вышла из леса и стала их ругать. За это они избили ее. По приезде в Саров один татарин сказал гостиннику:
Там старуха вышла, нас ругала. Мы ее избили.
Гостинник воскликнул:
Знать, это Прасковья Ивановна! - запряг лошадь и поехал за ней.
До переезда в Дивеевскую обитель блаженная Паша некоторое время жила в одной деревне. Видя ее подвижническую жизнь, люди стали обращаться к ней за советом, просили помолиться; тогда враг рода человеческого научил злых людей напасть на нее и ограбить. Параскеву избили, но никаких денег не нашли. Блаженную обнаружили лежащей в луже крови с проломленной головой. После этого случая она проболела около года, но совершенно поправиться не могла до конца жизни. Боль в проломленной голове и опухоль под ложечкой мучили ее постоянно, но она на это почти не обращала внимания и лишь изредка говорила: «Ах, маменька, как у меня тут болит! Что ни делай, маменька, а под ложечкой не пройдет!» Волосы у Паши заросли как попало, так что голова зудела и она все просила «поискать».
Прасковья Ивановна часто приходила к дивеевской блаженной Пелагии Ивановне. Однажды она вошла и молча села возле блаженной. Пелагия Ивановна долго смотрела на нее и наконец сказала: «Да! Вот тебе-то хорошо, нет заботы, как у меня: вон детей-то сколько!»
Паша встала, не сказав ни слова поклонилась ей и тихонько ушла из Дивеева.
Блаженная Паша Саровская за трапезой.
Фото нач. XX в.
Прошло несколько лет. Однажды Пелагия Ивановна спала, но вдруг вскочила, точно кто ее разбудил, бросилась к окну и, высунувшись наполовину, стала глядеть вдаль и кому-то грозить.
Около Казанской церкви открылась калитка, и в нее вошла Прасковья Ивановна и прямо направилась к Пелагии Ивановне, что-то бормоча про себя.
Подойдя ближе и заметив, что Пелагия Ивановна что-то говорит, она остановилась и спросила:
Что, матушка, или нейти?
Стало быть, рано еще? Не время?
Да, - подтвердила Пелагия Ивановна.
Прасковья Ивановна поклонилась ей низко и, не заходя в монастырь, ушла.
За шесть лет до смерти блаженной Пелагии Ивановны Паша вновь явилась в обитель, на этот раз с какой-то куклой, а потом и со многими куклами: нянчилась, ухаживала за ними, называла их детьми. Теперь она по нескольку недель, а затем и месяцев жила в монастыре. Последний год жизни блаженной Пелагии Ивановны Паша пробыла в обители неотлучно.
Поздней осенью 1884 года Паша шла мимо ограды кладбищенской Преображенской церкви и, ударив палкой о столб ограды, сказала: «Вот как этот столб-то повалю, так и пойдут умирать; только поспевай могилы копать!»
Слова эти вскоре сбылись: умерла блаженная Пелагия Ивановна и за ней столько монахинь, так что сорокоусты не прекращались целый год, и случалось, что отпевали сразу двух сестер.
Когда скончалась блаженная Пелагия Ивановна, в два часа ночи ударили в большой монастырский колокол, и клиросные, у которых жила в то время блаженная Паша, переполошились, повскакивали с постелей, боясь, не пожар ли. Паша встала вся сияющая и начала перед всеми иконами зажигать и ставить свечи.
Ну вот, - сказала она, - какой тут пожар? Вовсе нет, а просто это у вас снежок маленько растаял, а теперь темно будет!
Без сомнения, блаженная Пелагия Ивановна поставила на свое место Прасковью Ивановну с той же целью, с какой преподобный Серафим послал в Дивеево ее саму, - спасать души монашествующих от натисков врага рода человеческого, от искушений и страстей, ведомых блаженным по дару прозорливости. Если дивная раба Божия, блаженная Прасковья Семеновна Милюкова, называла Пелагию Ивановну «вторым Серафимом», то «третьим Серафимом» по духу и страданиям стала в Дивееве Прасковья Ивановна, которую все в обители почитали за «маменьку».
Несколько раз келейницы блаженной Пелагии Ивановны предлагали Паше поселиться в келии почившей.
Нет, нельзя; вот маменька-то не велит, - отвечала Прасковья Ивановна, показывая на портрет Пелагии Ивановны.
Что это я не вижу?
Да ты-то не видишь, а я-то вижу: не благословляет!
Блаженная Паша поселилась сначала у клиросных, а затем в отдельной келии у монастырских ворот.
Блаженная Прасковья Ивановна с котенком.
Фото нач. XX в.
В келии стояла кровать с громадными подушками, на ней располагались куклы. Кровать Прасковья Ивановна занимала редко, так как ночи напролет молилась пред большими образами в углах келии. Немного подремав под утро, с рассветом она начинала мыться, чиститься, прибираться или шла на прогулку. От живущих с ней Паша требовала, чтобы в полночь они непременно вставали молиться, а если кто не соглашался, она начинала так шуметь, «воевать» и браниться, что все поневоле вставали унимать ее и молились.
Первое время Прасковья Ивановна редко ходила в церковь, говоря, что у нее «своя обедня», но строго следила, чтобы сестры ежедневно ходили на службы. Когда собиралась в храм, накануне с особым старанием омывалась и приготовлялась к такой радости. В храме становилась у двери или на крыльце. Вела себя чинно, с благоговением и трепетом; иногда всю службу стояла на коленях. В последние десять с лишним лет некоторые правила блаженной переменились: она, например, не выходила из монастыря и даже от келии не отходила далеко, перестала посещать храм и приобщалась дома, да и то очень редко. Господь Сам открывал ей, каких правил и образа жизни держаться.
В полночь Прасковье Ивановне всегда подавали кипящий самовар. Пила она только тогда, когда самовар кипел, а иначе скажет: «Мертвый», - и не пьет. Впрочем, и тогда нальет чашку и как бы забудет, - вода остывала. После того, как Паша выпивала чашку (а когда и нет), она всю ночь ставила и тушила свечи и до утра по-своему молилась.
Когда ей заваривали чай, она норовила отнять пачку и высыпать ее всю. Высыпет, а пить не станет. Когда насыпали чай, она старалась подтолкнуть руку, чтобы просыпалось больше, а когда чай получался очень крепкий, говорила: «Веник, веник», - и весь этот чай выливала в полоскательную чашку, а затем выносила на улицу. Евдокия возьмется за один край, блаженная - за другой, повторяя: «Господи, помоги, Господи, помоги», - и так они эту чашку несут. А когда вынесут на крыльцо, блаженная выливала ее и говорила: «Благослови, Господи, на поля, на луга, на темные дубравы, на высокие горы».
Если принесет кто варенье, старались не давать блаженной в руки, иначе она сразу относила банку в уборную и переворачивала ее вверх донышком, приговаривая:
Ей-Богу, из нутра! Ей-Богу, из нутра!
Напившись чаю после обедни, блаженная садилась за работу: вязала чулки или пряла пряжу. Это занятие сопровождалось непрестанной Иисусовой молитвой, и потому ее пряжа очень ценилась в обители: из нее делали четки, пояски и холщовые подрясники для духовенства. «Вязанием чулок» она называла в иносказательном смысле упражнение в непрестанной Иисусовой молитве. Так, однажды к Паше подошел приезжий, намереваясь спросить, не переселиться ли ему поближе к Дивееву, и она сказала в ответ на его мысли: «Ну, что же, приезжай к нам в Саров, будем вместе грузди собирать и чулки вязать», - то есть класть земные поклоны и учиться Иисусовой молитве.
Привыкнув жить на природе, в лесу, блаженная летом и весной иногда удалялась в поля, рощи и там проводила в молитве и созерцании по нескольку дней. Первое время по переселении в Дивеево она ходила на дальние послушания или в Саров, на прежние свои излюбленные места. По дару прозорливости познавая духовные потребности сестер, живших на отдаленных от монастыря послушаниях, она стремилась туда - бороться с врагом, наставлять сестер и предостерегать их от соблазнов. Конечно, везде ее принимали с радостью, особым удовольствием и упрашивали пожить подольше. Жившие же с ней монахини имели к ней величайшую любовь, скучали и тосковали в дни ее отсутствия.
Блаженная Параскева у крыльца своей келии.
Фото нач. XX в.
Долгое время стремление постоянно переходить с места на место относилось к особенностям Паши. Когда мать-игумения предлагала ей поселиться в монастыре, она всегда отвечала:
Нет, никак нельзя мне, уж путь такой, я должна всегда переходить с места на место!
В путешествия она брала с собой простую палочку, которую называла «тросточкой», узелок с разными вещами или серп на плечо и несколько кукол за пазуху. Часто Паша, находясь в веселом настроении, по-детски хохотала, перебирая имущество, хранившееся в узелке. Чего там только не было: деревянные крестики, корки, горох, огурцы, травка, вязаные детские рукавички с деньгами в первом пальце, разные тряпочки.
Тросточкой блаженная иногда пугала пристающий к ней народ и виновных в каких-нибудь проступках.
А где моя тросточка! Ну-ка, я возьму ее! - говорила она, когда ее растревожат. Бывали случаи, когда она немилосердно била ею человека, если никакими словами нельзя было вразумить его.
Однажды к ней пришел странник и пожелал, чтобы его впустили в келию. Блаженная была занята, и келейница не решалась ее потревожить. Но странник настаивал:
Передайте ей, что я такой же, как она!
Удивилась келейница такому не смирению и пошла передать его слова блаженной. Прасковья Ивановна ничего не ответила, а взяла свою тросточку, вышла наружу и начала бить ею странника изо всех сил, восклицая:
Ах ты, душегубец, обманщик, вор, притворщик…
Странник ушел и уже не настаивал на встрече с блаженной.
Внутреннее состояние блаженной можно было понять по ее внешнему виду: она была то чрезмерно строгая, сердитая и грозная, то ласковая и добрая, то горько-горько грустная. От доброго ее взгляда хотелось броситься, обнять и расцеловать ее. По-детски добрые, глубокие и ясные голубые глаза Паши поражали настолько, что исчезало всякое сомнение в ее чистоте, праведности и высоком подвиге. Тому, кто испытывал взор блаженной на себе, становилось ясно, что все ее странности, иносказательный разговор, строгие выговоры и выходки были лишь наружной оболочкой, намеренно скрывавшей величайшее смирение, кротость, любовь и сострадание.
Паше нравилось носить сарафаны, и она, как дитя, любила яркие цвета, особенно оттенки красного. При встрече почетных гостей или в предзнаменование радости и веселья для посетителя блаженная иногда надевала несколько сарафанов сразу. На голове обычно носила старушечий чепец или крестьянский платок, летом ходила в одной рубахе. Под старость Прасковья Ивановна начала полнеть.
Блаженная усердно занималась своими куклами: кормила, мыла, укладывала на постель - сама же ложилась на край кровати. Она немало предсказывала приходящим к ней, используя куклы, показывая на них. Большим утешением для нее было, когда ей дарили куклу. Среди кукол она выделяла любимых и нелюбимых. У одной куклы она отмыла всю голову. Когда какой-либо сестре в монастыре приходило время умереть, Паша вынимала куклу, убирала ее и укладывала. Когда же блаженная начинала бушевать и колотить своих кукол, сестры знали: обитель ожидают скорби.
Вид Серафимо-Дивеевского монастыря с южной стороны.
Фото 1903 г.
Как-то раз приехали купчиха с замужней дочкой. Чтобы угодить Прасковье Ивановне, привезли ей из Москвы большую куклу, всю разодетую в шелка и бархат. Как только они вошли и поклонились, блаженная вскочила, забегала, схватила новую куклу да одним махом отодрала ей руку и сует дочке в рот. «На, ешь! Ешь!» - кричит. Та испугалась, стоит ни жива ни мертва, мать ее тоже трясется, а Прасковья Ивановна еще громче кричит: «Ешь! Ешь!» Гостей еле вывели. Оказалось, что неспроста так случилось. Потом мать каялась, что ее дочь погубила свое дитя еще в утробе, - и все это блаженной было открыто.
Большое духовное значение имел для блаженной серп. Она жала им траву и под видом этой работы клала поклоны Христу и Богоматери. Если к ней приходил кто из почетных людей, с кем она не считала себя достойной находиться вместе, блаженная, распорядившись угощением и поклонившись гостю в ноги, уходила жать травку, то есть молиться за этого человека. Нажатую траву она никогда не оставляла в поле или во дворе монастыря, но всегда собирала и относила на конный двор. В предзнаменование неприятностей Паша подавала приходящим лопух, колючие шишки…
Одним из любимых занятий, соединяемых ею с Иисусовой молитвой, было полоть и поливать огород. Когда Паша говорила: «Уж я полола, поливала, везде полола!» - это означало, что она сообщает о своих молитвах за того, о ком говорят.
Никто не полет, никто не поливает, все я одна работаю! - иногда жаловалась Прасковья Ивановна, объясняя, что не может одна за всех молиться.
Блаженная постоянно была занята работой и сильно ворчала на молодых, если они проводили время праздно:
Вы вот все пьете да едите, а нет того, чтобы пойти дело поделать!
Часто бранила за нечистоту, нечистоплотность.
Это что?! - кричит иногда монастырским сестрам. - Это что?! Надо взять тряпочку либо щеточку, да все вымыть, да вытереть.
Прасковья Ивановна любила иногда напечь булок и пирогов, которые непременно посылала в подарок матушке игуменье и другим.
Говоря о семейной жизни, блаженная часто уподобляла ее приготовлению кушаний:
А ты знаешь, как надо варить суп? Сперва очистить коренья, вскипятить воду, потом поставить на плиту, наблюдать за всем этим, по времени охлаждать, отставлять кастрюльку, а то подогревать, - и скороговоркой объясняла, как необходимо женатым людям соблюдать нравственную чистоту, охлаждать горячность характера и подогревать холодность и не спеша, с умом и сердцем устраивать свою жизнь.
Молилась Паша своими словами, но некоторые молитвы знала наизусть. Пресвятую Богородицу она называла «Маменькой за стеклышком». Когда упрекала людей за проступки, часто выражалась так: «Зачем обижаешь Маменьку!» - то есть Царицу Небесную. Иногда она стояла перед образом, как вкопанная, и усердно молилась; порой со слезами, став на колени, молилась, где придется: в поле, в горнице, на улице. Бывало, входила в церковь и начинала тушить свечи, лампады у образов, порой не позволяла зажигать лампады и в келии.
Мать Рафаила рассказывала, что когда она поступила в монастырь, ей дали послушание ночного сторожа. Издали ей хорошо была видна келия Прасковьи Ивановны. Каждую ночь в двенадцать часов в келии зажигались свечи и двигалась быстрая фигурка блаженной, которая то тушила, то зажигала их. Рафаиле очень хотелось посмотреть, как блаженная молится. Благословившись у дежурившей вместе с ней сестры походить по аллейке, она направилась к домику Прасковьи Ивановны. Занавески во всех его окнах были открыты. Подкравшись к первому окну, только она хотела забраться на карниз, чтобы заглянуть в келию, как быстрая рука задернула занавеску; она направилась к другому окну, к третьему; повторилось то же. Тогда она пошла кругом к тому окну, которое никогда не занавешивалось, но и там все повторилось. Так она ничего и не увидела.
Спустя некоторое время мать Рафаила пришла к блаженной. Она приняла ее и сказала:
Та стала молиться на коленях.
А теперь полежи.
В это время блаженная стала молиться. Что это была за молитва! Она вдруг вся преобразилась, подняла руки, и слезы рекой полились из ее глаз. Рафаиле показалось, что блаженная поднялась на воздух: она не видела на полу ее ног.
Испрашивая на каждый шаг и действие благословение у Господа, Паша иногда громко спрашивала и тут же отвечала себе: «Надо мне идти? Или погодить?.. Иди, иди скорей, глупенькая!» - и тогда шла. «Еще молиться? Или кончить? Николай Чудотворец, батюшка, хорошо ли прошу? Не хорошо, говоришь? Уйти мне? Уходи, уходи, скорей, маменька! Ушибла я пальчик, Маменька! Полечить, что ли? Не надо? Сам заживет!»
Блаженная действительно разговаривала с невидимым для нас миром. Любовь к Богу и святым проявляла своеобразно: угощала образа, клала к ним любимые вещи, украшала их цветами. Поднося гостинцы к Божией Матери, лепетала:
Матушка! Царица Небесная! Какой Младенец-то у Тебя - Батюшка! На, на, на, вот возьми, покушай, наш дорогой!
Бывало, когда ей подавали деньги, обращалась с вопросом к иконе преподобного Серафима:
Брать или не брать? Брать, говоришь? Ну ладно, возьму. Ах, Серафим, Серафим! Велик у Бога Серафим, всюду Серафим!
И только тогда брала деньги и клала под икону преподобного.
О себе Паша обычно говорила в третьем лице:
Иди, Прасковья! Нет, не ходи! Беги, Прасковья, беги!
В дни духовной борьбы с врагом рода человеческого она начинала говорить без умолку, но ничего нельзя было понять; ломала вещи, посуду, волновалась, кричала, бранилась. Однажды блаженная встала с утра расстроенная и встревоженная. После полудня к ней подошла приезжая госпожа, поздоровалась и хотела беседовать, но Прасковья Ивановна закричала, замахала руками:
Уйди! Уйди! Неужели не видишь, вон дьявол! Топором голову отрубили, топором голову отрубили!
Посетительница перепугалась и отошла, ничего не понимая, но вскоре ударили в колокол, оповещая, что сейчас скончалась в больнице в припадке падучей монахиня.
Случаев прозорливости Прасковьи Ивановны было бесчисленное множество, некоторые из них записаны.
Келия блаженной Параскевы
у южного входа в Дивеевский монастырь
Однажды пришла к блаженной девица Ксения из села Рузина просить благословение идти в монастырь.
Что ты говоришь, девка! - закричала блаженная. - Надо прежде в Петербург сходить, да всем господам сперва послужить; тогда даст мне Царь денег, я тебе келию поставлю!
Через некоторое время братья Ксении стали делить имущество, и она снова пришла к Прасковье Ивановне.
Братья делиться хотят, а вы не благословляете! Как хотите, а уж не послушаю я вас и поставлю келию!
Блаженная Паша, растревоженная ее словами, вскочила и говорит:
Экая, ты, дочка, глупая! Ну, можно ли! Ведь ты не знаешь, сколько младенец-то превыше нас!
Сказав это, она легла и вытянулась. А осенью у Ксении умерла сноха, и на ее руках осталась девочка, круглая сирота.
Однажды, бегая по селу Аламасову, блаженная Паша зашла к священнику, у которого в то время находился по делам службы псаломщик. Она подошла к нему и говорит: «Господин! Прошу тебя, возьми или приищи хорошую кормилицу или няньку какую, потому что тебе надо, иначе никак нельзя, уж я тебя прошу, возьми кормилицу-то!» И что же? Дотоле совершенно здоровая жена псаломщика захворала и умерла, оставив младенца.
Крестьянин из соседней деревни ехал саровским лесом за монастырской известкой и встретил Прасковью Ивановну, шедшую, несмотря на мороз, босой и в одной рубашке. При покупке извести ему предложили взять несколько лишних пудов без денег. Он подумал и взял. Возвращаясь домой, он опять встретился с Пашей, и блаженная сказала ему: «Аль богаче от этого будешь, что беса-то слушаешь! А ты лучше-ка живи той правдой, которой жил!..»
Многим приходящим Прасковья Ивановна указывала, каким путем надо спасаться: кому предсказывала семейную жизнь, а кого благословляла на монашество. Одна дивеевская монахиня вспоминала, как поступила в монастырь: «Собралась я в Саров, горячо молилась у гроба угодника Божия, прося его помощи, а на обратном пути заехала в Дивеево, да и зашла к блаженной Паше, а она, как увидела меня, закричала: “Где была до сих пор, где шатаешься? Ее тут ждут-ждут, а она все шатается невесть где!” - да палкой все мне грозит».
Сестры Зоя и Лидия Якубович (будущие схимонахиня Анатолия и схимонахиня Серафима) были в Дивееве проездом и зашли к блаженной Параскеве Ивановне. Они очень смущались, что должны были стать основательницами новоустрояемой общины. Уже была прислана из Синода бумага, согласно которой Зоя назначалась строительницей церкви, но сестры не чувствовали в себе сил исполнить это послушание. Прасковья Ивановна сказала:
Дайте мне бумаги, я почитаю.
Зоя знала, что блаженная неграмотна, но повиновалась и подала ей синодскую бумагу. Блаженная тут же изорвала ее в клочки и бросила в печку. Обратившись к образу преподобного Серафима и указывая на сестер рукой, она воскликнула:
Батюшка Серафим, твои снохи, ей-Богу! Обе твои снохи!
Затем велела им идти к игумении Александре и проситься в монастырь.
Схимонахиня Анатолия рассказывала, что как-то им с сестрой захотелось посмотреть, как Прасковья Ивановна молится ночью. Благословились у игумении и пришли вечером к блаженной. А она тут же улеглась спать. В двенадцать часов встала, потребовала самовар, напилась чаю и опять легла спать, а утром, погрозив пальцем, сказала: «Озорницы, когда сукман (суконный сарафан), кресты и поклоны, тогда молиться». Послушницы поняли ее слова так, что брать подвиг можно не ранее, как после пострижения в схиму. Перед принятием схимы сестры пришли к блаженной Прасковье Ивановне за благословением. Блаженная встала и начала вслух молиться: «Уроди, Господи, жита, пшеницы, овса, вики и лен зеленый, молодой, высокий на многая лета». При этих словах она подняла руки и сама поднялась на воздух. Слова «на многая лета» означали долгую жизнь матери Анатолии. Лен у блаженной означал молитву.
Предсказывая близкую кончину схимонахини Серафимы, Прасковья Ивановна говорила о ней: «Девушка хорошая, а вся в земличке, одна головка наружу», - и действительно, мать Серафима, внезапно заболев, вскоре умерла.
Мать Рафаила рассказывала, что за полгода до смерти своей матери она пришла к Прасковье Ивановне; блаженная стала смотреть в сторону колокольни.
Летят, летят, вот один, за ним другой, выше, выше, - и руками прихлопнула, - еще выше!
Мать Рафаила сразу все поняла. Через полгода скончалась мать, а еще через полгода - дедушка.
Когда мать Рафаила поступила в монастырь, она постоянно опаздывала на службу. Как-то пришла она к блаженной, а та говорит:
Девка-то хороша, да лежебока. За тебя мать молится.
Схиархимандрит Варсонофий Оптинский был переведен из Оптиной пустыни и назначен архимандритом Голутвина монастыря. Тяжело заболев, он написал письмо блаженной Прасковье Ивановне, у которой бывал и к которой имел великую веру. Это письмо принесла мать Рафаила. Когда блаженная выслушала его содержание, она только и сказала: «Триста шестьдесят пять!» Ровно через 365 дней старец скончался. Этот случай подтвердил и келейник старца, при котором был получен ответ блаженной.
Блаженная Паша Саровская (в центре) на крыльце
с архимандритом Серафимом (Чичаговым)
и келейницей монахиней Серафимой.
Фото 1890-х гг.
Известный духовный писатель С. А. Нилус, впервые приехав в Дивеево, долго не решался посетить блаженную. Перед тем, как отправиться к ней, он долго пил чай. По дороге он надумал дать ей пятирублевый золотой. Свою встречу с блаженной он описывает так: «Вхожу на крыльцо. В сенцах меня встречает келейная блаженной, монахиня Серафима.
Пожалуйте!
Направо от входа комнатка, вся увешанная иконами. Кто-то читает акафист, молящиеся поют припев: «Радуйся, Невесто Неневестная». Сильно пахнет ладаном, тающим от горящих свечей воском… Прямо от выхода - коридорчик, и в конце его - открытая дверь во что-то вроде зальца. Туда и повела меня мать Серафима:
Маменька там.
Не успел я переступить порог, как слева от меня, из-за двери, с полу, что-то седое, косматое и, показалось мне, страшное как вскочит, да как помчится мимо меня бурею к выходу со словами:
Меня за пятак не купишь! Ты бы лучше пошел да чаем горло промочил.
То была блаженная. Я был уничтожен».
Впоследствии С. А. Нилус очень почитал Прасковью Ивановну. Она предсказала ему женитьбу, когда он еще и не помышлял о том. В другой раз блаженная сказала ему: «У кого один венец, а у тебя восемь. Ведь ты повар. Повар ведь ты? Так паси ж людей, коли ты повар».
Однажды в монастырь приехал один архиерей. Блаженная ожидала, что он зайдет к ней, а он прошел к монастырскому духовенству. Она ждала его до вечера, и когда он пришел, бросилась на него с палкой и разорвала наметку. От страха он спрятался в келию матери Серафимы. Когда блаженная «воевала», то была такой грозной, что всех приводила в трепет. А на архиерея, как потом оказалось, напали мужики и избили его.
Как-то приехал к блаженной Паше иеромонах Илиодор, в миру Сергий Труфанов, из Царицына. Он пришел с крестным ходом, было много народа. Прасковья Ивановна его приняла, посадила, потом сняла с него клобук, крест, все ордена и знаки отличия - все это положила в свой сундучок и заперла, а ключ повесила к поясу. Затем велела принести ящик, положила в него лук, полила и сказала: «Лук, расти высокий…» - а сама легла спать. Он сидел, как развенчанный. Ему надо было всенощную начинать, а он встать не может. Хорошо еще, что ключи к пояску с одной стороны привязала, а спала на другом боку, так что ключи отвязали, достали все и отдали ему. Прошло несколько лет - и он снял с себя священнический сан и отказался от иноческих обетов.
Однажды приехал к блаженной епископ Гермоген (Долганов) из Саратова. У него были большие неприятности - в его карету подкинули ребенка с запиской: «Твоя от твоих». Он заказал большую просфору и пришел к блаженной с вопросом, что ему делать? Она схватила просфору, бросила ее о стенку, так что та отскочила и стукнулась о перегородку, и ничего не ответила. На другой день то же. На третий день заперлась и вовсе не вышла к владыке. Что делать? Сам он, однако, так почитал блаженную, что без ее благословения уезжать не захотел, несмотря на то, что дела епархии требовали его присутствия. Тогда он послал келейника, которого она приняла и напоила чаем. Владыка спросил через него: «Что мне делать?» Она ответила: «Я сорок дней постилась и молилась, а тогда запели Пасху». Смысл этих слов был, по-видимому, тот, что все нынешние скорби надо достойно потерпеть, и они в свое время разрешатся благополучно. Владыка понял ее слова буквально, уехал в Саров и жил там сорок дней, постился и молился, а в это время дело его решилось.
Евдокия Ивановна Барскова, которая и в монастырь не шла и замуж не собиралась, отправилась на богомолье в Киев. На обратном пути она остановилась во Владимире у одного блаженного купца, который принимал всех странников. Наутро он позвал ее, благословил изображением Киево-Печерской Лавры и сказал:
Иди в Дивеево, там блаженная Паша Саровская тебе путь укажет.
Как на крыльях, полетела Дуня в Дивеево, а блаженная Прасковья Ивановна во все время ее двухнедельного путешествия (а шла она пешком около трехсот верст) выходила на крыльцо, аукала и манила ручкой:
Ау, моя капанька идет! Моя слуга идет!
В Дивеево Дуня пришла к вечеру, после всенощной, и сразу - к Прасковье Ивановне. Мать Серафима, старшая келейница блаженной, вышла и сказала: - Уходи, девушка, уходи, мы устали; завтра придешь, завтра придешь после ранней.
Выпроводила ее за калитку, а Прасковья Ивановна «воюет»:
Вы мою слугу гоните! Вы что мою слугу гоните? Моя слуга пришла! Моя слуга пришла!
Когда Дуня утром пришла к блаженной, она приветливо ее встретила: настелила на табуретку платков, сдунула пыль и усадила ее, стала поить чаем, угощать; так и осталась Дуня у блаженной. Прасковья Ивановна сразу доверила ей все, и старшая келейница матушка Серафима полюбила ее.
Дуня рассказывала, что блаженная была очень расположена к ней и возилась с ней, как с подружкой. Дуня нарочно подойдет к блаженной без платка, и она тут же достанет новый платок и покроет ее. А через некоторое время Дуня опять подходит к ней с непокрытой головой. Мать Серафима говорила:
Дуся, ты так у нее все платки выманишь.
А Дуня раздавала другим.
Монахиня Александра (Траковская), будущая игумения, спросила Дуню:
А ты не боишься блаженной?
Не боюсь.
И только матушка Александра отошла, блаженная говорит:
Эта - мать будет (то есть игуменией).
Когда в 1902 году колокольня монастыря была почти достроена, архитектор нашел, что она имеет опасный наклон и угрожает падением. Работы были прекращены, что немало огорчало сестер. Но Прасковья Ивановна утешала их, говоря всем, что запрещение будет снято, колокольня достроится и на нее будут подняты колокола. Это предсказание исполнилось.
Зимой 1902 года матушка игумения Мария была тяжело больна, сестры сильно скорбели и опасались за исход болезни. Монахиня Анфия, заведующая монастырской гостиницей, вместе с другими сестрами неоднократно спрашивала Прасковью Ивановну: «Выздоровеет ли наша мать-настоятельница?» И блаженная каждый раз говорила, что ее ждет скорое выздоровление. Предсказание Прасковьи Ивановны сбылось. Несмотря на преклонный возраст, мать-настоятельница оправилась от тяжкой болезни, опасность миновала.
В 1904 году, предчувствуя близкую кончину игумении Марии Ушаковой, блаженная Паша все твердила: «Стена отваливается, стена отваливается, мать уходит, уходит мать-то!»
Игумения Мария (Ушакова) ничего не делала, никуда не ездила без благословения Прасковьи Ивановны. Следующая же игумения, Александра (Траковская), не следовала ее примеру. При постройке нового собора в Дивееве игумения Александра решила не спрашивать благословения блаженной.
Когда шел торжественный молебен на месте закладки, к Прасковье Ивановне приехала тетушка игумении - Елизавета. Она была старенькая и глухая и потому сказала послушнице блаженной, Дуне:
Я буду спрашивать, а ты говори, что она будет отвечать, а то я не услышу.
Та согласилась.
Мамашенька, нам собор жертвуют.
Собор-то собор, - отвечала Прасковья Ивановна,- а я усмотрела: черемуха по углам выросла, как бы не завалили собор-то.
Что она говорит? - спросила Елизавета. «Что толку говорить, - подумала Дуня, - собор-то уж закладывают», - и ответила:
Благословляет.
Собор оставался неосвященным до 1998 года. В годы запустения на его крыше росли деревья.
Прасковья Ивановна была пострижена в схиму, но поскольку целые дни она была занята с людьми, читать правило ей было некогда, и ее келейница мать Серафима справляла и свое монашеское правило, и за Прасковью Ивановну - схимническое. В монастыре матушка Серафима имела отдельную келию, и для вида у нее была постель с периной и подушками, на которую она никогда не ложилась, а отдыхала, сидя в кресле. Они жили одним духом. И лучше было оскорбить Прасковью Ивановну, чем матушку Серафиму. Если ее оскорбишь, то к Прасковье Ивановне тогда близко не подходи.
Мать Серафима умерла от рака, болезнь была столь мучительна, что она от боли каталась по полу. Когда она скончалась, Прасковья Ивановна пришла в церковь. Сестры сразу обратили на нее внимание, поскольку в церковь она ходила редко. Блаженная сказала им: «Глупенькие, глядят на меня, а не видят, что на ней три венца», - это о матери Серафиме.
На сороковой день Прасковья Ивановна ждала, что придут священники и пропоют в ее келии панихиду. Весь вечер она ждала их, а они прошли мимо. Блаженная расстроилась и сказала с укоризной:
Эх, попы, попы… прошли мимо… Кадилом махнуть - и то душе отрада.
Однажды келейница блаженной Параскевы Евдокия видела сон. Прекрасный дом, комната и такие большие, как их называют, итальянские окна. Окна эти открыты в сад, где висят необыкновенные золотые яблочки, прямо стучат в окна, и все везде постлано и убрано. Видит она мать Серафиму, которая говорит ей: «Вот отведу я тебя и покажу место, где Прасковья Ивановна». Тут Евдокия проснулась, подошла к Прасковье Ивановне, хотела было все рассказать, а она ей рот закрывает…
Царь Николай II посещает блаженную Пашу Саровскую.
Настенная роспись Казанской церкви
Дивеевского монастыря
В конце XIX столетия в Саров начал ездить будущий митрополит Серафим, тогда еще блестящий гвардейский полковник Леонид Михайлович Чичагов. Послушница блаженной Прасковьи Ивановны, Дуня, рассказывала, что когда Чичагов приехал в первый раз, Прасковья Ивановна встретила его, посмотрела из-под ручки и говорит:
А рукава-то ведь поповские.
Вскоре он принял священство. Прасковья Ивановна настойчиво говорила ему:
Подавай прошение Государю, чтобы нам мощи открывали.
Чичагов стал собирать материалы, написал «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря» и поднес ее Государю. Когда Государь прочитал ее, то возгорелся желанием открыть святые мощи.
Несмотря на множество чудес, которые видели люди в течение семидесяти лет после преставления старца Серафима, с делом открытия его святых мощей и прославления были трудности. Рассказывали, что Государь настаивал на прославлении, но почти весь Синод был против.
В это время блаженная Прасковья Ивановна четырнадцать или пятнадцать дней постилась, ничего не ела и ослабела так, что не могла даже ходить, а ползала на четвереньках.
Как-то вечером к блаженной пришел архимандрит Серафим (Чичагов) и говорит:
Мамашенька, отказывают нам открыть мощи.
Прасковья Ивановна сказала:
Бери меня под руку, идем на волю.
С одной стороны ее подхватила мать Серафима, с другой - архимандрит Серафим.
Бери железку. Копай направо - вот и мощи…
У батюшки Серафима сохранились лишь косточки. Это смущало Синод: ехать ли куда-то в лес, если нетленных мощей нет. На это одна из остававшихся в живых стариц, лично знавших преподобного, сказала тогда: «Мы кланяемся не костям, а чудесам». Сестры говорили, будто сам преподобный явился Государю, после чего он своей властью настоял на открытии святых мощей.
Когда был решен вопрос о прославлении и открытии святых мощей, Великие князья приехали в Саров и в Дивеево, к блаженной Прасковье Ивановне. Они привезли ей шелковое платье и капор, в которые тут же и нарядили.
В то время в царской семье было четыре дочери, но мальчика-наследника не было. Великие князья ездили к преподобному молиться о даровании наследника. Прасковья Ивановна имела обычай все показывать на куклах, и тут она приготовила куклу-мальчика. Постелила ему платки мягко и высоко уложила: «Тише, тише - он спит…» Повела им показывать: «Это ваш». Великие князья в восторге подняли блаженную на руки и начали качать, а она только смеялась. Все, что она говорила, передавали по телефону Государю, который сам приехал позже.
Евдокия Ивановна рассказывала, что мать Серафима собралась в Саров на открытие святых мощей, но вдруг сломала ногу. Прасковья Ивановна исцелила ее.
Перед приездом Государя в Дивеево блаженной объявили, что после того, как его встретят в игуменском корпусе и пропоют концерт, он оставит свиту за завтраком и придет к ней.
Когда мать Серафима с Дуней вернулись со встречи, на столе стояли сковорода картошки и холодный самовар, но Прасковья Ивановна не дала их убрать. Пока с ней воевали, из сеней донеслось: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!» Вошла августейшая чета - Император Николай Александрович и Императрица Александра Феодоровна. Уже при них стелили ковер, убирали стол; сразу принесли горячий самовар. Все вышли, оставив царственных гостей и блаженную одних, но Государь и Государыня не могли понять, что говорит Прасковья Ивановна, и вскоре Государь вышел и сказал:
Старшая при ней, войдите.
И беседа состоялась при келейнице.
Прасковья Ивановна предсказала царственной чете все: войну, революцию, падение престола, династии, море крови. Императрица была близка к обмороку и сказала, что не верит. Блаженная протянула ей кусок красного кумача: «Это твоему сынишке на штанишки. Когда он родится, поверишь».
Затем Прасковья Ивановна открыла комод. Вынула новую скатерть, расстелила на столе и стала класть на нее гостинцы: льняной холст своей работы, початую голову сахара, крашеные яйца, еще сахар кусками. Все это блаженная завязала в узел: очень крепко, несколькими узлами, и когда завязывала, то от усилий даже приседала. Потом дала узел в руки Царю со словами:
Государь, неси сам. А нам дай денежку, нам надо избушку строить.
У Государя денег с собой не было. Тут же послали и принесли, и он дал ей кошелек золота, который сразу же был передан матери игумении.
Когда прощались, целовались рука в руку.
Тогда же Государь Николай Александрович сказал, что Прасковья Ивановна - истинная раба Божия. Все и везде принимали его как Царя - она одна приняла его как простого человека.
После этого со всеми серьезными вопросами Государь обращался к Прасковье Ивановне, посылал к ней Великих князей. Евдокия Ивановна говорила, что не успевал уехать один, как приезжал другой. После смерти келейницы Прасковьи Ивановны, монахини Серафимы, спрашивали все через Евдокию Ивановну. Она передавала, что Прасковья Ивановна говорила:
Государь, сойди с престола сам.
Перед смертью она все клала поклоны перед портретом Государя. Сама она была уже не в силах делать их, и ее поднимали и опускали.
Что ты, мамашенька, так на Государя молишься?
Глупые! Он выше всех Царей будет!
Блаженная говорила о Государе: «Не знаю - преподобный, не знаю - мученик».
Незадолго до смерти блаженная сняла портрет Государя и поцеловала в ножки со словами: «Миленький уже при конце…»
Игумен Серафим (Путятин) неоднократно был свидетелем того, как блаженная ставила портрет царской семьи к иконам и молилась на него, взывая: «Святые царственные мученики, молите Бога о нас!» - и горько плакала.
После визита царской семьи Саров и Дивеево посещали многие приближенные ко двору люди, и некоторых блаженная нелицеприятно обличала. Приезжал Григорий Распутин со свитой - молодыми фрейлинами. Сам он не решился войти к Прасковье Ивановне и простоял на крыльце, а когда фрейлины вышли, то Прасковья Ивановна бросилась за ними с палкой, ругаясь: «Жеребца вам стоялого!» Они только каблучками застучали.
Приезжала и Анна Вырубова. Опасаясь, что Прасковья Ивановна опять что-нибудь выкинет, прежде послали узнать, что она делает. Прасковья Ивановна сидела и связывала поясом три палки (у нее было три палки: одна называлась «тросточка», другая - «буланка», третья - забылось, как) со словами: «Ивановна, Ивановна (так она себя называла), а как будешь бить? - Да по рылу! Она весь дворец перевернула!» Важную фрейлину не допустили, сказав, что Прасковья Ивановна в дурном настроении.
В 1914 году разразилось всемирное бедствие - мировая война. «Когда она была в самом разгаре, - рассказывали дивеевские сестры С. А. Нилусу, - блаженная «маменька» Прасковья Ивановна все радуется, все в ладоши хлопает да приговаривает:
Бог-то, Бог-то милосерд как! Разбойнички в Царство Небесное так валом и валят, так и валят!»
По прозорливости Прасковье Ивановне было известно о грядущих гонениях на Православную Церковь. Так, архиепископу Петру Звереву она предсказала «три тюрьмы». После 1918 года он трижды был арестован, несколько лет провел в заключении и умер от тифа на Соловках в 1929 году.
Иногда приходившим к ней монахиням Прасковья Ивановна говорила:
Вон отсюда, шельмы, здесь касса!
Действительно, после разгона обители здесь находилась сберегательная касса.
Умирала блаженная тяжело и долго. С. А. Нилус так описывает свою последнюю встречу с Прасковьей Ивановной летом 1915 года: «Когда мы вошли в комнату блаженной, и я увидал ее, то прежде всего был поражен происшедшей во всей ее внешности переменой. Это уже не была прежняя Параскева Ивановна, это была ее тень, выходец с того света. Совершенно осунувшееся, когда-то полное, а теперь худое лицо, впалые щеки, огромные, широко раскрытые, нездешние глаза: вылитые глаза святого равноапостольного князя Владимира в васнецовском изображении Киево-Владимирского собора: тот же его взгляд, устремленный как бы поверх мира в премирное пространство, к Престолу Божию, в зрение великих тайн Господних. Жутко было смотреть на нее и вместе радостно».
Перед смертью блаженную Параскеву парализовало. Она очень страдала. Некоторые удивлялись, что такая великая раба Божия так тяжело умирает. Кому-то из сестер было открыто, что этими предсмертными страданиями она выкупала из ада души своих духовных чад.
Прасковья Ивановна умерла 22 сентября/5 октября 1915 года в возрасте около 120 лет. Когда она умирала, в Петербурге одна монахиня вышла на улицу и видела, как душа блаженной поднималась на небо.
Похоронили Прасковью Ивановну у алтаря Троицкого собора Серафимо-Дивеевского монастыря, справа от могил блаженных Натальи Дмитриевны и Пелагии Ивановны.
Блаженная Паша Саровская.
Литография 1908 г.
После кончины Прасковьи Ивановны в ее домике два года жила и принимала народ ее преемница, блаженная Мария Ивановна. Паша говорила о ней:
Я еще сижу за станом, а другая уже снует. Она еще ходит, а потом сядет.
Когда же она благословила Марии Ивановне остаться в монастыре, сказала: - Только в мое кресло не садись.
Келия блаженной Паши после ее смерти стала местом почитания и паломничества верующих. Вплоть до закрытия монастыря в 1927 году в келии блаженной читалась неусыпаемая Псалтирь. А. П. Тимофиевич так описывает свое посещение келии в 1926 году: «Это был небольшой одноэтажный деревянный домик с верандой под железной крышей, стоявший у самых ворот монастырской ограды… мы очутились в небольшой горнице, откуда вело трое дверей… мать Киприана ввела нас в келию блаженной Параскевы. Стены ее сплошь были увешаны образами, и что особенно привлекло наше внимание, это стоявшее посреди келии во весь рост распятие прекрасной работы.
Перед ним особенно любила молиться блаженная, - заметила матушка, - и уж сколько ночей голубушка выстояла напролет, не спавши, сколько слез пролито, то ведает один только Господь.
Слева в углу находилась большая, покрытая пестрым одеялом кровать со множеством подушек. На кровати лежали куклы самого разнообразного вида, причем от некоторых осталось одно только туловище».
Келия блаженной Паши Саровской, стоящая у южного входа в монастырь, сохранилась до наших дней. В советское время в ней находилась сберкасса, а затем пункт раздачи детского питания. Ныне келия блаженной Параскевы возвращена монастырю.
До закрытия монастыря в 1927 году на могиле почитаемой блаженной Параскевы Ивановны непрерывно служились панихиды. В годы запустения могилы дивеевских блаженных были разорены. В 60-е годы XX века на месте могил блаженных был поставлен пивной ларек. Торговавшая в нем женщина часто видела сидящих на лавочке трех старушек, неодобрительно на нее поглядывавших и не уходивших до тех пор, пока она не уходила сама. Она точно знала, что никаких старушек на лавочке нет, но в то же время явно видела их. Вскоре женщина отказалась разливать там пиво. После этого никто не соглашался работать в этом ларьке и его пришлось убрать.
Рака с мощами св. блж. Параскевы
в Казанской церкви Свято-Троицкого
Дивеевского монастыря.
Фото В. Алексеева
Посетивший Дивеево в 1971 году протоиерей Владимир Смирнов описал состояние святых могил так: «Прошли мимо места, где были часовенки над могилками блаженных, причем нам указали на склеп с пробитым сводом как на место погребения блаженной Параскевы (Саровской Пашеньки), используемый как место для свалки мусора и нечистот проживающими здесь людьми».
Осенью 1990 года было определено местонахождение могил у алтаря Троицкого собора. Могилы были реконструированы, на них установили кресты. В памятные дни, а с сентября 1993 года и по субботам после ранней литургии, на могилах служились панихиды и литии.
В Серафимо-Дивеевском монастыре бережно хранится реликвия, переданная дожившей до возобновления церковной жизни в Дивееве монахиней Серафимой (Булгаковой), - рубашка и платье блаженной Параскевы, в которых она приступала ко причастию Святых Христовых Таин, а также часть холста ее работы и ниточки пряжи.
В 1910 году в литографической мастерской Серафимо-Дивеевского монастыря была выпущена цветная литография - портрет блаженной Прасковьи Ивановны.
В 2004 году келия, в которой жила блаженная Параскева, была передана монастырю. В дни празднования 250-летия со дня рождения преподобного Серафима в этом доме открылся музей блаженной старицы и истории монастыря, экспозиция которого была устроена сестрами обители.
31 июля 2004 года блаженная Параскева была причислена к лику местночтимых святых Нижегородской епархии, в октябре того же года было признано общецерковное почитание. Ныне ее честные мощи, обретенные 20 сентября 2004 года, почивают в Казанском храме Серафимо-Дивеевского монастыря вместе с мощами святых блаженных стариц Пелагии и Марии Дивеевских. Все, кто с верой просит молитвенной помощи у великой рабы Божией, непременно получают ее, благодаря о том Господа и Его блаженную избранницу.
