София Парнок. История Русской Сафо. Парнок софия яковлевна

Парнок София Яковлевна
Родился: 30 июля (11 августа) 1885 года.
Умер: 26 августа 1933 (48 лет) года.

Биография

София Яковлевна Парнок (30 июля 1885, Таганрог - 26 августа 1933, Каринское, Московская область) - русская поэтесса, переводчица.

София Парнок (настоящая фамилия Парно́х) родилась 30 июля (11 августа) 1885 в Таганроге, в обрусевшей еврейской зажиточной семье. Сестра известного музыкального деятеля, поэта и переводчика Валентина Парнаха и поэтессы Елизаветы Тараховской.

Отец - Яков Соломонович Парнох (1853-1913), провизор и владелец аптеки, почётный гражданин города Таганрога. Мать - Александра Абрамовна Парнох, урождённая Идельсон (1853-1895), врач.

Ранняя смерть матери (она умерла вскоре после рождения близнецов, Валентина и Елизаветы) и второй брак отца, женившегося на их гувернантке, сделали жизнь в таганрогском доме навсегда нестерпимой, а отношения с отцом отчуждёнными.

После окончания с золотой медалью Таганрогской Мариинской гимназии (1894-1903) - год жила в Швейцарии, где училась в Женевской консерватории, по возвращении в Россию занималась на Бестужевских курсах.

Печатать стихи начала с 1906 года. Некоторое время была замужем за литератором В. М. Волькенштейном (брак был заключён по иудейскому обряду); после распада неудачного брака обращала своё чувство только на женщин, данная тематика весьма характерна для её лирики. К этому времени относится её роман с Н. П. Поляковой, которой посвящено много стихов Парнок . В 1909 году приняла православие.

С 1913 года сотрудничала в журнале «Северные записки», где кроме стихов публиковала переводы с французского и критические статьи под псевдонимом «Андрей Полянин». Парнок-критика высоко ценили современники; её статьи отличались ровным доброжелательным тоном и взвешенной оценкой достоинств и своеобразия конкретного поэта . Ей принадлежат сжатые и чёткие характеристики поэтики Мандельштама, Ахматовой, Ходасевича, Игоря Северянина и других ведущих поэтов 1910-х годов; признавая талант ряда акмеистов, она тем не менее отвергала акмеизм как школу. Парнок принадлежит (нехарактерное для неё по тону, но показательное для её представлений об искусстве) одно из наиболее ярких выступлений против Валерия Брюсова, «играющего роль великого поэта» (1917).

В 1914 году познакомилась с Мариной Цветаевой. У них был роман, который продолжался вплоть до 1916 года. Цветаева посвятила ей цикл стихотворений «Подруга» («Под лаской плюшевого пледа…» и др.).

Первый сборник «Стихотворения» вышел в Петрограде в 1916 году и встретил в общем положительные отклики критики.

В 1917 году уехала в г. Судак (Крым), где прожила до начала двадцатых годов; среди её друзей этого периода - Максимилиан Волошин, сёстры Аделаида и Евгения Герцык. В Судаке познакомилась с композитором А. Спендиаровым и, по его просьбе, начала работу над либретто оперы «Алмаст».

Вернувшись в Москву, занималась литературной и переводческой работой. Была одним из учредителей объединения «Лирический круг» и кооперативного издательства «Узел».

Выпустила в Москве четыре сборника стихов: «Розы Пиерии» (1922), «Лоза» (1923), «Музыка» (1926), «Вполголоса» (1928). Последние два сборника вышли в издательстве «Узел», причём «Вполголоса» - тиражом всего 200 экземпляров. Парнок продолжала после революции и литературно-критическую деятельность, в частности, именно она впервые назвала «большую четвёрку» постсимволистской поэзии - Пастернак, Цветаева, Ахматова, Мандельштам (1923, в статье «Б. Пастернак и др.»).

Парнок не примыкала ни к одной из ведущих литературных группировок. Она критически относилась как к новейшим течениям в современной ей литературе, так и к традиционной школе. Её поэзию отличает мастерское владение словом, широкая эрудиция, музыкальный слух. В её последние сборники проникают разговорные интонации, ощущение «повседневности» трагедии; многие стихотворения посвящены физику-теоретику Нине Веденеевой - «Седой музе».

В московском Большом театре 24 июня 1930 года с триумфальным успехом состоялась премьера оперы А. Спендиарова «Алмаст» по её либретто.

В последние годы Парнок, лишённая возможности печататься, как многие литераторы, зарабатывала переводами. Тяжело переносила быт и культурную атмосферу 1920-1930-х годов. Умерла от разрыва сердца 26 августа 1933 года в селе Каринском под Москвой. Похоронена в Москве, на Немецком (Введенском) кладбище в Лефортово. На её похоронах присутствовали Борис Пастернак и Густав Шпет.

В некрологе В. Ходасевич написал: «Ею было издано много книг, неизвестных широкой публике - тем хуже для публики».

Возвращение Парнок в литературу состоялось благодаря Софье Поляковой, сохранившей её поздние неопубликованные произведения и издавшей в 1979 в США все 261 стихотворение с подробным предисловием.

Семья

Парнох, Яков Соломонович (1853-1912) - отец, провизор, владелец аптеки, член городской Думы г. Таганрога, почетный гражданин Таганрога.
Парнах, Валентин Яковлевич - брат, русский поэт, переводчик, музыкант, танцор, хореограф, зачинатель русского джаза.
Тараховская, Елизавета Яковлевна - сестра, русская поэтесса, переводчик.
Парнах, Александр Валентинович - племянник, писатель.
Максим Александрович Парнах - внучатый племянник, художник, педагог.

Музыкальные интерпретации

В 2002 году в рамках проекта «АЗиЯ+» певицей, поэтом и композитором Еленой Фроловой выпущен CD «Ветер из Виоголосы», песни на стихи Софии Парнок.

Софи́я Я́ковлевна Парно́к (30 июля 1885, Таганрог - 26 августа 1933, Каринское, Московская область) - русская поэтесса, переводчица.

Биография

София Парнок (настоящая фамилия Парно́х) родилась 30 июля 1885 в Таганроге, в обрусевшей еврейской зажиточной семье. Сестра известного музыкального деятеля, поэта и переводчика Валентина Парнаха и поэтессы Елизаветы Тараховской.

Отец - Яков Соломонович Парнох (1853-1913), провизор и владелец аптеки, почётный гражданин города Таганрога. Мать - Александра Абрамовна Парнох, урождённая Идельсон (1853-1895), врач.

Ранняя смерть матери (она умерла вскоре после рождения близнецов, Валентина и Елизаветы) и второй брак отца, женившегося на их гувернантке, сделали жизнь в таганрогском доме навсегда нестерпимой, а отношения с отцом отчуждёнными.

После окончания с золотой медалью Таганрогской Мариинской гимназии (1894-1903) - год жила в Швейцарии, где училась в Женевской консерватории, по возвращении в Россию занималась на Бестужевских курсах.

Печатать стихи начала с 1906 года. Некоторое время была замужем за литератором В. М. Волькенштейном (брак был заключён по иудейскому обряду); после распада неудачного брака обращала своё чувство только на женщин, данная тематика весьма характерна для её лирики. К этому времени относится её роман с Н. П. Поляковой, которой посвящено много стихов Парнок. В 1909 году приняла православие.

С 1913 года сотрудничала в журнале «Северные записки», где кроме стихов публиковала переводы с французского и критические статьи под псевдонимом «Андрей Полянин». Парнок-критика высоко ценили современники; её статьи отличались ровным доброжелательным тоном и взвешенной оценкой достоинств и своеобразия конкретного поэта. Ей принадлежат сжатые и чёткие характеристики поэтики Мандельштама, Ахматовой, Ходасевича, Игоря Северянина и других ведущих поэтов 1910-х годов; признавая талант ряда акмеистов, она тем не менее отвергала акмеизм как школу. Парнок принадлежит (нехарактерное для неё по тону, но показательное для её представлений об искусстве) одно из наиболее ярких выступлений против Валерия Брюсова, «играющего роль великого поэта» (1917).

В 1914 году познакомилась с Мариной Цветаевой. У них был роман, который продолжался вплоть до 1916 года. Цветаева посвятила ей цикл стихотворений «Подруга» («Под лаской плюшевого пледа…» и др.).

Первый сборник «Стихотворения» вышел в Петрограде в 1916 году и встретил в общем положительные отклики критики.

В 1917 году уехала в г. Судак (Крым), где прожила до начала двадцатых годов; среди её друзей этого периода - Максимилиан Волошин, сёстры Аделаида и Евгения Герцык. В Судаке познакомилась с композитором А. Спендиаровым и, по его просьбе, начала работу над либретто оперы «Алмаст».

Вернувшись в Москву, занималась литературной и переводческой работой. Была одним из учредителей объединения «Лирический круг» и кооперативного издательства «Узел».

Выпустила в Москве четыре сборника стихов: «Розы Пиерии» (1922), «Лоза» (1923), «Музыка» (1926), «Вполголоса» (1928). Последние два сборника вышли в издательстве «Узел», причём «Вполголоса» - тиражом всего 200 экземпляров. Парнок продолжала после революции и литературно-критическую деятельность, в частности, именно она впервые назвала «большую четвёрку» постсимволистской поэзии - Пастернак, Цветаева, Ахматова, Мандельштам (1923, в статье «Б. Пастернак и др.»).

Парнок не примыкала ни к одной из ведущих литературных группировок. Она критически относилась как к новейшим течениям в современной ей литературе, так и к традиционной школе. Её поэзию отличает мастерское владение словом, широкая эрудиция, музыкальный слух. В её последние сборники проникают разговорные интонации, ощущение «повседневности» трагедии; многие стихотворения посвящены физику-теоретику Нине Веденеевой - «Седой музе».

В московском Большом театре 24 июня 1930 года с триумфальным успехом состоялась премьера оперы А. Спендиарова «Алмаст» по её либретто.

В последние годы Парнок, лишённая возможности печататься, как многие литераторы, зарабатывала переводами. Тяжело переносила быт и культурную атмосферу 1920-1930-х годов. Умерла от разрыва сердца 26 августа 1933 года в селе Каринском под Москвой. Похоронена в Москве, на Немецком (Введенском) кладбище в Лефортово. На её похоронах присутствовали Борис Пастернак и Густав Шпет.

В некрологе В. Ходасевич написал: «Ею было издано много книг, неизвестных широкой публике - тем хуже для публики».

Возвращение Парнок в литературу состоялось благодаря Софье Поляковой, сохранившей её поздние неопубликованные произведения и издавшей в 1979 в США все 261 стихотворение с подробным предисловием.

Софи́я Я́ковлевна Парно́к (настоящая фамилия Парнох) (30 июля (11 августа) 1885, Таганрог — 26 августа 1933, Каринское, Московская обл.) — русская поэтесса, переводчица.

Родилась в Таганроге, в обрусевшей еврейской семье. Отец - провизор, владелец аптеки, почетный гражданин г. Таганрога. Мать - врач. София старшая сестра поэта и переводчика Валентина Парнаха и поэтессы Елизаветы Тараховской. Рано потеряла мать, она умерла вскоре после рождении близнецов, Валентина и Елизаветы. Отец повторно женился на гувернантке. Отношения с мачехой, да и с отцом, у Софии не сложились. Одиночество, отчужденность, замкнутость в своем собственном мире, были постоянными ее спутниками. В 1894-1903 училась и закончила с золотой медалью Таганрогскую гимназию. В 1903 - 1904 училась в женевской консерватории, по классу фортепиано. Однако музыкантом не стала. Вернувшись в Россию училась на Высших женских Бестужевских курсы и юридическом факультете университета.

Софию Парнок страстно увлекла литература. Переводы с французского, пьесы, шарады, скетчи и первый цикл стихов, посвященный Надежде Павловне Поляковой - ее женевской... любви. Софья Парнок очень рано осознала эту свою странную наклонность, хотя по возвращении в Россию, осенью 1907 года, вышла замуж за литератора В. М. Волькенштейном (брак был заключён по иудейскому обряду). После распада неудачного брака, в январе 1909, Парнок обращала своё чувство только на женщин, данная тематика весьма характерна для её лирики.

Печатать стихи София Парнок начала с 1906 г., когда дебютировала в журналах «Северные записки», «Русское богатство» критическими статьями, написанными блестящим остроумным слогом. Парнок своим талантом быстро завоевала внимание читателей, и с 1910 года была уже постоянным сотрудником газеты «Русская молва», ведущей ее художественного и музыкально - театрального раздела.

С 1913 сотрудничала в журнале «Северные записки», где кроме стихов публиковала переводы с французского и критические статьи под псевдонимом «Андрей Полянин». Парнок-критика высоко ценили современники; её статьи отличались ровным доброжелательным тоном и взвешенной оценкой достоинств и своеобразия конкретного поэта. Ей принадлежат сжатые и чёткие характеристики поэтики Мандельштама,Ахматовой, Ходасевича, Игоря Северянина и других ведущих поэтов 1910-х гг.. Признавая талант ряда акмеистов, она тем не менее отвергала акмеизм как школу. Парнок принадлежит (нехарактерное для неё по тону, но показательное для её представлений об искусстве) одно из наиболее ярких выступлений против Валерия Брюсова, «играющего роль великого поэта» (1917).

«По долгу службы» Софье Парнок часто приходилось посещать театральные премьеры и - литературно - музыкальные салонные вечера. Она любила светскость и яркость жизни, привлекала и приковывала к себе внимание не только неординарностью взглядов и суждений, но и внешним видом: ходилав мужских костюмах и галстуках, носила короткую стрижку, курила сигару... На одном из таких вечеров, в доме Аделаиды Казимировны Герцык-Жуковской, 16 октября 1914 года, Софья Парнок встретилась с Мариной Цветаевой . Их роман продолжался вплоть до 1916 года. Цветаева посвятила ей цикл стихотворений «Подруга» («Под лаской плюшевого пледа...» и др.) и эссе «Mon frere feminine».

Первый поэтический сборник Софии Парнок «Стихотворения» вышел в Москве в 1916 г. и встретил положительные отклики критики явившись одновременно своеобразным памятником ее отношений с Цветаевой. Парнок писала стихи все лучше, все сильнее и тоньше психологически были ее образы, но наступали отнюдь не стихотворные времена.

После октябрьского переворота в 1917 г. Пакрнок уехала в г. Судак (Крым), где прожила до начала двадцатых годов, перебиваясь литературной «черной» работой: переводами, заметками, репортажами. Не прекращала писать. Среди её друзей этого периода — Максимилиан Волошин, сёстры Аделаида и Евгения Герцык. В Судаке познакомилась с композитором А. Спендиаровым и, по его просьбе, начала работу над либретто оперы «Алмаст».

Вернувшись в Москву, София Парнок занималась литературной и переводческой работой. Была одним из учредителей объединения «Лирический круг» и кооперативного издательства «Узел». Выпустила в Москве четыре сборника стихов: «Розы Пиерии» (1922), «Лоза» (1923), «Музыка» (1926), «Вполголоса» (1928). Последние два сборника вышли в издательстве «Узел», причём «Вполголоса» — тиражом всего 200 экземпляров. Парнок продолжала после революции и литературно-критическую деятельность, в частности, именно она впервые назвала «большую четвёрку» постсимволистской поэзии — Ахматова, Мандельштам, Цветаева, Пастернак (1923, в статье «Б. Пастернак и др.»).

Парнок не примыкала ни к одной из ведущих литературных группировок. Она критически относилась как к новейшим течениям в современной ей литературе, так и к традиционной школе. Ее поэзию отличает мастерское владение словом, широкая эрудиция, музыкальный слух (отразившийся и в богатой метрике, оказавшей влияние на метрику Цветаевой в 1910-е годы). В её последние сборники проникают разговорные интонации, ощущение «повседневности» трагедии; многие стихотворения посвящены физику-теоретику Нине Веденеевой — «Седой музе».

24 июня 1930 г. в московском Большом театре с триумфальным успехом состоялась премьера оперы А. Спендиарова «Алмаст» по её либретто.

В последние годы Парнок, лишённая возможности печататься, как многие литераторы, зарабатывала на жизнь переводами. Софья Яковлевна Парнок скончалась 26 августа 1933 года, в подмосковном селе Каринское. Похоронена несколько дней спустя на немецком кладбище в Лефортово. Творчество ее, и история ее взаимотношений с Цветаевой до сих пор не изучены полностью, как и архив, в котором остались два неизданныхв сборника «Музыка» и «Вполголоса».

Книги С. Я. Парнок

• Стихотворения. — Пг. : Тип. Р. Голике и А. Вильборг, 1916. — 80 с.
• Розы Пиерии. — М .-Пг. : Творчество, 1922. — 32 с.
• Лоза: Стихи 1922 г. / Обл. В. Фаворского. — М .: Шиповник, 1923. — 45 с.
• Музыка. — М .: Узел, 1926. — 32 с.
• «Вполголоса», стихи 1926—1927, — М .: Узел, 1928. — 63 с.
• Собрание стихотворений / Подгот. текстов, вступ. ст. и коммент. С. В. Поляковой. — Ann Arbor: Ардис, 1979.
• Парнок Софья. Собрание сочинений. / Вст. статья, подготовка текста и примечание С. Поляковой. — СПб. : Инапресс, 1998. — 544 с.
• София Парнок . Стихотворения // Строфы века. Антология русской поэзии. / Под. ред. Е. Евтушенко . — М .: Полифакт, 1999.
• София Парнок . Стихотворения // От символистов до обэриутов. Поэзия русского модернизма. Антология. В 2 кн. Кн 1. — М .: Эллис Лак, 2001. — 704 с.
• София Парнок . Вполголоса: Стихотворения. — М .: О. Г. И., 2010. — 312 с.

Парнок Sofia Parnok Карьера: Поэт
Рождение: Россия» Ростовская область» Таганрог, 30.7.1885
Парнок (настояшая фамилия - Парнох) - Волькенштейн Софья Яковлевна-русская поэтесса, переводчица, литературный критик. Автор сборников"Стихотворения" 1916 год, "Розы Пиэрии", "Лоза" 1923 г, переводов сфранцузского и немецкого. Часто писала "сапфической" строфой.Близкий друг Марины Ивановны Цветаевой. Ей посвящен цикл цветаевскихстихов "Подруга".

Как становятся поэтами? Божиим созволением? Игрою случая? Своеволием звезд, хохот которых перепутывает и сбивает прочтение предопределений и отрезков пути? Сложно вымолвить, сложно углядеть и распутать клубок ни противоречий, нет, а чего то больше сложного и ясного уже только на той Высоте, которая недосягаема с Земли, как не тяни к ней руки! Как становятся поэтами? Никто не знает, хотя написано тысячи строк об этом. Добавлю к многотомной эпопее ещё немного. О той, которую называли "русской Сафо".

Софья Яковлевна Парнох стала Поэтом вскоре вслед за тем того, как разорвала нити опутывающей ее Любви. Она и до этого, конечно, писала вирши, и крайне неплохие, выступала в печати с критическими литературными обзорами под псевдонимом Андрей Полянин Но настоящее море поэзии хлынуло к ее ногам, когда она отпустила Любовь на свободный ветер, следуя евангельской притче: "Отпусти хлеб свой плыть по водам". Она мучительно отпустила то, что хотелось ей удерживать, может быть, вечность при себе и своей душе и получила взамен Дар, тот, что может определить Человека Творящего за пределами грани греха и безгрешности

Софья Парнох родилась 30 июля 1885 года, в Таганроге, в семье аптекаря. Мать ее умерла достаточно юный, после этого родов близнецов, Валентина и Елизаветы. Сонечке было в то время всего шесть лет! Отец ее, Яков Парнох, (начав литературную занятие, поэтесса и критик почла за благо придать фамилии больше изысканную форму - Парнок, чем то напоминавшую ей наименование легендарного Парнаса - автор) дядя довольно независимых взглядов и жесткого нрава, вскоре женился вторично.

Отношения с мачехой, да и с отцом, у Сони не сложились. Одиночество, отчужденность, замкнутость в своем собственном мире, были постоянными спутниками задиристой, крутолобой девочки с копною непокорных кудрей и каким то странным, зачастую уходящим в себя взглядом. Она сильно недурственно играла на фортепиано, усердно занималась, по ночам разбирая трудные партитуры опер, клавиры, сонатины Моцарта и скерцо Листа. Легко играла "Венгерскую рапсодию". Таганрогскую гимназию окончила Соня с золотою медалью, и в 1903 - 1904 году уехала в Женеву. Там училась в консерватории, по классу фортепиано. Но музыкантом зачем - то не стала. Елена Калло о несостаявшейся пианистке - музыкантше Соне Парнок пишет так: "Несомненно, у Парнок был мелодический дар, больше того, позволительно изречь, что аккурат посредством музыку она ощущала мир. Недаром потрясение, испытанное от звуков органа в католическом храме, пробудило в ней творческую стихию в ранней юности (стихотворение "Орган"). С развитием поэтического мастерства все очевидней становилась музыкальность ее стиха, к которому полностью приложимы собственно музыкальные характеристики: длительность, модуляции, смена лада, рифма звучит то в терцию, то интервал меняется, вибрация утонченного ритма... Эти свойства проявились не только в зрелом ее творчестве, но значительно ранее:

Где море? Где небеса? Вверху ли, внизу?

По небу ль, по морю ль тебя я везу,

Моя дорогая?

Отлив. Мы плывем, но не слышно весла,

Как подобно как от берега нас отнесла

Лазурь, отбегая.

Был час.- Или не был? - В часовенке гроб,

Спокойствием облагороженный лоб, -

Как чудно далек он!

Засыпало память осенней листвой.

О радости ветер лепечет и твой

Развеянный локон.

София Парнок сберегла музыку "внутри себя". Это немало дало ей, как Поэту. Вернувшись в Россию поступила на Высшие женсие курсы и юридический факультет университета. Страстно увлекла ее и другая стихия - литература. Переводы с французского, пьесы,

шарады, скетчи и начальный.. беспомощный цикл стихов, посвященный Надежде

Павловне Поляковой - ее женевской любви.

Софья Яковлевна сильно раньше времени уяснила эту свою странную странность,различие от обычных людей. "Я ни при каких обстоятельствах не была влюблена в мужчину"напишет она позже М.Ф. Гнесину, другу и учителю. Ее притягивали ипривлекали женщины. Что это было? Неосознанная тяга к материнскомутеплу, ласке, нежности, которой не хватало в детстве, по которой тосковала ее суть человеческая, какой-то комплекс незрелости, развившийся в тяга и порок позднее, или нечто другое, больше загадочное и так до сих пор - непознанное? Ирина Ветринская, исследующая проблему "женской" любви достаточно давнехонько, и посвятившая этому много статей и книг, пишет по этому поводу следующее: " Психатрия классифицирует это, как невроз, но я предерживаюсь совсем противоположного мнения: лесбиянка - это дама с необычайно развитым чувством собственного "я". Ее партнерша - это ее свой зеркальный образ; тем, что она делает в постели, она говорит:" Это я, а я - это она. Это и есть высшая уровень любви женщины к самой себе." (И. Ветринская. Послесловие к книге "Женщины, которые любили.. Женщин." М. "ОЛМА -ПРЕСС" 2002 год.) Мнение спорное, быть может, но не лишенное оснований, и объясняющее многое в этом странном и загадочном явлении - "женской" любви.

Не скрываюшая своих природных наклонностей от общества и не стыдящаяся их, - надо думать, для этого нужно было немалое мужество, согласитесь!- Софья Яковлевна, тем не менее, осенью 1907 года, вскоре вслед за тем возвращения из Женевы в Россию, выходит замуж за В. М. Волькенштейна - известного литератора, теоретика драмы, театроведа. Через полтора года, в январе 1909, супруги расстаются по инициативе Софьи Яковлевны. Официальной причиной развода стало ее самочувствие - невозможность располагать детей. С 1906 года Софья Яковлевна дебютировала в журналах "Северные записки", "Русское богатство" критическими статьями, написанными блестящим остроумным слогом. Парнок своим талантом проворно завоевала внимательность читателей, и с 1910 года была уже постоянным сотрудником газеты "Русская молва", ведущей ее художественного и музыкально - театрального раздела. К тому же она все время занималась самообразованием и крайне требовательно относилась к себе. Тем самым, не могла не притянуть внимания многих. Вот что она писала Л. Я. Гуревич, близкой подруге, в откровенном письме 10 марта 1911 года: "Когда я оглядываюсь на мою существование, я испытываю неловкость, как при чтении бульварного романа... Все, что мне бесконечно отвратительно в художественном произведении, чего ни при каких обстоятельствах не может быть в моих стихах, явно, где-то есть во мне и ищет воплощения, и вот я смотрю на мою бытие с брезгливой гримасой, как джентльмен с хорошим вкусом смотрит на чужую безвкусицу" А вот в другом письме тому же адресату: "Если у меня есть одаренность, то она аккурат такого рода, что без образования я ничего с ней не сделаю. А между тем случилось так, что я начала капитально считать о творчестве, без малого ничего не читав. То, что я должна была бы прочитать, я не могу уже в настоящий момент, мне тоскливо... Если есть думка, она ничем, помимо себя самой, не вскормлена. И вот в единственный пригожий день за душой ни гроша и будешь строчить сказки и больше ничего" Сказки ее не устраивали. Она предпочитала оттачивать остроту ума в критических статьях и музыкальных рецензиях. Впрочем, не ядовитых.

"По долгу службы" Софье Яковлевне зачастую приходилось посещать театральные премьеры и - литературно - музыкальные салонные вечера. Она любила светскость и яркость жизни, привлекала и приковывала к себе чуткость не только неординарностью взглядов и суждений, но и внешним видом: ходилав мужских костюмах и галстуках, носила короткую стрижку, курила сигару На одном из таких вечеров, в доме Аделаиды Казимировны Герцык - Жуковской, 16 октября 1914 года, Софья Парнок и встретилась с Мариной Цветаевой.

Вот какою видели Марину Цветаеву - Эфрон в то время ее современницы: "...Очень красивая особа, с решительными, дерзкими, до нахальства, манерами... богатая и жадная, вообще, несмотря на вирши, - женщина - кулак! Муж ее - пригожий, горемычный хлопчик Сережа Эфрон - туберкулезный

чахоточный". Так отозвалась о ней в своем дневнике 12 июля 1914 года Р.М. Хин-Гольдовская, в чьем доме жили некоторое время семейство Цветаевой и сестры мужа". Позоева Е.В. оставила такие воспоминания: "Марина была крайне умна. Наверное, крайне талантлива. Но джентльмен она была ледяной, жесткий; она никого не любила.... Часто она появлялась в черном... как королева... и все шептали: "Это Цветаева... Цветаева пришла...""). В декабре 1915 года роман с Парнок уже - в самом разгаре. Роман особенный и захвативший сию минуту обеих. По силе взаимного проникновения в души дружбан друга - а раньше всего это был роман душ, это было похоже на ослепительную солнечную вспышку. Что искала в таком необычном чувстве Марина., тогда ещё не бывшая до того известной поэтессой? Перечитывая документы, исследования Николая Доли и Семена Карлинского, посвященные этой теме, я все сильнее убеждалась только в том, что Марина Цветаева, будучи по натуре страстной и властной, аналогично тигрице, не могла до конца удовлетвориться только ролью замужней женщины и матери. Ей нужна была созвучная личность, над которой она могла бы властвовать безраздельно - гласно ли, негласно, открыто ли скрыто ли - неважно!

Властвовать над стихами, рифмами, строками, чувствами, душой, мнением, движением ресниц, пальцев, губ, или какими то материальными воплощениями - выбором квартиры, гостиницы для встречи, подарка или

спектакля и концерта, которым стоит довести до конца вечер

Она с удовольствием дала Софье Яковлевне "ведущую" на первостепеннный воззрение образ в их странных отношениях. Но только - на основополагающий воззрение.

Влияние Марины на Софью Парнок, как персона и Поэта, было в такой степени всеобъемлющим, что сравнивая строки их стихотворных циклов, написанных без малого в то же время, разрешено выискать общие мотивы, похожие рифмы, строки и темы. Власть была неограниченна и велика. Подчинение - также!

На страницах маленький статьи биографического плана не крайне уместно изрекать о литературных достоинствах и недостатках творчества Софьи Парнок или Марины Цветаевой. Я и не буду работать этого. Скажу только, что Софья Парнок, как Поэт лирический, достигла в этих своих стихотворениях, посвященных ее мучительному чувству к Марине и разрыву с ней, таких высот, которые ставят ее на равных с такими личностями в Поэзии, как Мирра Лохвицкая, Каролина Павлова или более того Анна Андреевна Ахматова. Почему я так говорю?

Дело в том, что, на мой точка зрения, Парнок, как Поэтесса немалой величины, ещё неразгаданной нами в эти дни, своими стихами, смогла выказать сущность Духа Поэта, а как раз то, что Он - если истиненн, конечно, - то, владеет всеми тайнами человеческой души, независимо от пола, возраста и более того, быть может, накопленных жизненных впечатлений. Вот одно из стихотворений, написанных Софьей Парнок в 1915 году, в разгар романа, в "коктебельское лето", когда к их мучительному роману, прибавилась жгучесть чувства Максимилиана Волошина к Марине - чувства внезапного и достаточно сложного, (поощряемого Мариной, кстати):

Причуды мыслей вероломных

Не смог дух алчный превозмочь, -

И вот, из тысячи наемных,

Тобой дарована мне темное время суток.

Тебя учило безразличье

Лихому мастерству любви.

Но внезапно, привычные к добыче,

Объятья дрогнули твои.

Безумен воззрение, тоской задетый,

Угрюм ревниво сжатый губы, -

Меня терзая, мстишь судьбе ты

За опоздалый мой приход.

Если б не был исследователями метко обозначен адресат этого стихотворения - Марина Цветаева, то разрешено было бы помыслить, что речь идет о любимом человеке, любимом мужчине.. Но какая в сущности отличалка? Главное, дядя - Любимый

Они рисковали, но не боялись эпатировать среда, провели вкупе в Ростове рождественские каникулы 1914-15 гг. Семья Марины и ее мужа, Сергея Эфрона, об этом знала, но свершить ничего не могла! Вот одно из писем Е. О. Волошиной к Юлии Оболенской, мало характеризующее ту нервную обстановку, что сложилась в доме Цветаевых - Эфрон.

(*Е. О.Волошина была близкой подругой Елизаветы Эфрон (Лили), сестры мужа Цветаевой. - автор) Волошину беспокоило, как отнесется к происходящему Сергей Эфрон: "Что Вам Сережа наговорил? Почему Вам ужасно за него? (...) Вот сравнительно Марины страшновато: там занятие пошло вовсе серьезно. Она куда-то с Соней уезжала на немного дней, держала это в большом секрете. Соня эта уже поссорилась со своей подругой, с которой совместно жила, и наняла себе отдельную квартиру на Арбате. Это все меня и Лилю весьма смущает и тревожит, но мы не в силах сломать эти чары". Чары усиливались в такой степени, что была предпринята совместная поездка в Коктебель, где Цветаевы проводили лето и раньше. Здесь в Марину безответно и пылко влюбляется Макс Волошин, как уже упоминалось. Идут бесконечные разбирательства и споры между Мариной и ее подругой.

Софья Парнок испытывает муки ревности, но Марина, впервой проявив "тигриную суть", не подчиняется робким попыткам отдать ее в русло прежнего чувства, принадлежавшего только им, двоим Не тут - то было!

Марина, изменчивая, как истинная дочка моря, (*Марина - морская - автор.) поощряла ухаживания Волошина, всей душой страдала и тревожилась о муже, уехавшем в марте 1915 года на фронт с санитарным поездом. Она писала Елизавете Яковлевне Эфрон в откровенном и теплом письме летом 1915 года: "Сережу я люблю на всю бытие, он мне близкий, ни при каких обстоятельствах и никуда я от него не уйду. Пишу ему то всякий, то - сквозь день, он знает всю мою существование, только о самом грустном я стараюсь строчить реже. На сердце - вечная нелегкость. С нею засыпаю, с нею просыпаюсь".

"Соня меня весьма любит,- говорится дальше в письме,- и я ее люблю - это постоянно, и я от нее не смогу оставить. Разорванность от дней, которые нужно разделять, сердце все совмещает". И сквозь немного строк: "Не могу действовать больно и не могу не делать". Боль от необходимости избирать между двумя любимыми людьми не проходила, отражалась и в творчестве, и в неровности поведения.

В цикле стихов " Подруга" Марина пытается обвинить Софью в том, что она ее завела в такие "любовные дебри".. Пытается порвать отношения, предпринимает немного резких попыток. Михаилу Кузьмину она так описывает финал ее любовного романа с Софьей Яковлевной: " Это было в 1916 году, зимой, я в основополагающий раз в жизни была в Петербурге. Я только что приехала. Я была с одним человеком, то есть это была леди - Господи, как я плакала! - Но это не немаловажно! Она ни за что не хотела чтоб я ехала на закат дня. (мелодический вечерок, на котором должен был напевать Михаил Кузьмин - автор) Она сама не могла, у нее болела голова- а когда у нее болит голова она - невыносима. А у меня башка не болела, и мне ужасно не хотелось оставаться дома."

После некоторых препирательств, во время которых Соня заявляет что "ей жалостно Марину", Цветаева срывается с места и едет на конец дня. Побыв там, она достаточно быстро начинает мыслить вспять к Соне и объясняет: "У меня дома больная подруга". Все смеются: "Вы говорите так, в аккурат у Вас дома нездоровый ребятенок. Подруга подождет".

Я про себя: "Черта с два!"

И в результате - драматический финал не заставил себя ждать: " В феврале 1916 года мы расстались", - писала в том же письме Марина Цветаева. - "Почти что из - за Кузьмина, то есть из - за Мандельштама, тот, что не договорив со мною в Петербурге, приехал договаривать в Москву. (*Вероятно, о романе - автор) Когда я, пропустив два мандельштамовых дня, к ней пришла- основополагающий пропуск за годы, - у нее на постели сидела другая: сильно большая, толстая, черная Мы с ней дружили полтора года. Её я совершенно не помню. То есть не вспоминаю. Знаю только, что ни в жизнь ей не прощу, что тогда не осталась!"

Своеобразным памятником так трагично оборвавшейся любви со стороны Софьи была книжка "Стихотворения", вышедшая в 1916 году и сию минуту запомнившаяся читателям, в свое время всего тем, что говорила Софья Яковлевнв о своем чувстве открыто, без умолчания, полунамеков, шифровки. Ею как бы написан пленительный портрет Любимого Человека, со всеми его - ее резкостями, надрывами, надломами, чуткостью, ранимостью и всеохватной нежностью этой пленяюще страстной души! Души ее любимой Марины. Подруги. Девочки. Женщины. Там было знаменитое теперь:

"Снова на профиль гляжу я твой крутолобый

И грустно дивлюсь странно-близким чертам твоим.

Свершилося то, чего не быть не могло бы:

На пути на одном нам не было места двоим.

О, этих пальцев тупых и коротких мощь,

И под бровью прямой тот самый дико-недвижный око!

Раскаяния,-скажи,-слеза оросила,

Оросила ль его, затуманила ли хоть раз?

Не поэтому ли вражда была в нас взаимной

И страстнее любви и правдивей любви стократ,

Что мы двойника товарищ в друге нашли? Скажи мне,

Не себя ли казня, казнила тебя я, мой брат?

("Снова на профиль гляжу я твой крутолобый...")

Любовь необходимо было освобождать. И она отпустила. Жила прошлым воспоминаниями, переплавляла их в вирши, но примерно нее были новые подруги, новые лица: Людмила Эрарская, Нина Веденеева, Ольга Цубильбиллер.

Парнок писала вирши все лучше, все сильнее и тоньше психологически были ее образы, но наступали нисколько не стихотворные времена. Грянула октябрьская смута. Какое - то время Софья Яковлевна жила в Крыму, в Судаке, перебивалась литературной "черной" работой: переводами, заметками. Репортажами. Не прекращала чиркать.

В 1922 году, в Москве, тиражом 3000 экземпляров, вышла ее книги: "Розы Пиэрии" - талантливая стилизация строк Сафо и старофранцузских поэтов. И сборник"Лоза" в тот, что она включила стихотворения за отрезок времени с 1916 по 1923 годы. Встречены они были публикой как будто и недурственно, но как то не до стихов становилось голодной и разоренной России, да и публика изысканная, понимающая ритмичные строфы, основательно "Иных нет, иные - далече"

Софье Яковлевне жилось тяжело, голодно. Чтобы как то выстоять, она вынуждена была заниматься переводами, уроками - платили гроши - и огородничеством.

Силы ей давала влюбленность. Бог посылал ей, грешной, людей, которые ее обожали и были ей преданы душою - таких, как физик Нина Евгеньевна Веденеева. Парнок встретилась с нею за полтора года до своей смерти. И скончалась у нее на руках. Она посвятила Нине Евгеньевне самые проникновенные и лиричные строки своих стихов. Но умирая, неотрывно смотрела на портрет Марины Цветаевой, стоявший на тумбочке, у изголовья. Она не говорила ни слова о Ней. Никогда, потом февраля 1916 года. Может, молчанием хотела унять влюбленность? Или - усилить? Никто не знает.

Незадолго до смерти она написала строки:

"Вот уж не бунтуя, не противясь,

Слышу я, как сердце бьет отбой

Я слабею и слабеет привязь,

Крепко нас вязавшая тобой"

"Будем счастливы во чтобы то ни стало!" (Отрывок)

В начале стихотворения стояли еле-еле различимо две заглавные буквы.:"М.Ц." Так она попрощалась со своей Возлюбленной -Подругой, не зная, что Та сказала, услышав о ее смерти, в июне 1934 года, неблизко на чужбине: "Ну и что что она умерла, не непременно отдавать богу душу, чтобы почить в бозе!" (М. Цветаева. "Письмо к Амазонке").

Её неловкая, маленькая Марина, ее "девчонка - подруга", была, как постоянно, властно - безжалостна и резка в суждениях! Но - права ли? В конце концов, весьма ненавидят только тех, кого в прошлом настолько же очень любили

*Софья Яковлевна Парнок скончалась 26 августа 1933 года, в подмосковном селе Каринское. Похоронена немного дней через на немецком кладбище в Лефортово. Творчество ее, и история ее взаимотношений с Цветаевой до сих пор не изучены всецело, как и архив, в котором остались два неизданныхв сборника "Музыка" и "Вполголоса".

** Использованы тексты Интернет - публикации работ Н. Доли и С.Карлинского, а ещё - личной библиотеки автора.

Так же читайте биографии известных людей:

София Ромма Sofia Romma

Поэзия её несуетливая, тихая, струящаяся даже не как вода, а как воздух, поэзия эта воистину не знает границ, ни стилистических, ни..

София Коппола Sofia Coppola

С детских лет София была приучена к кинематографу и первую свою роль "сыграла" в годовалом возрасте. Это была знаменитая картина Фрэнсиса Копполы..

София Губайдулина Sofia Gubaydulina

Обычно Губайдулину помещают в первой тройке советского авангарда 19601980-х годов, сразу вслед за Э.Денисовым и А.Шнитке.

София Ротару Sophiya Rotaru

София Ротару - выдающаяся советская, украинская, молдавская и российская эстрадная певица, актриса. Народная артистка СССР, Заслуженная артистка..

О подробностях этой встречи, имевшей столь важные последствия, мы узнаем из поэтических воспоминаний Цветаевой: в январе следующего года она написала десятое стихотворение цикла «Подруга», обращенный к Парнок.
В этом стихотворении Цветаева пишет о Парнок, начиная с того момента, когда она вошла в гостиную «в вязаной черной куртке с крылатым воротником». Огонь потрескивал за каминной решеткой, в воздухе пахло чаем и духами White Rose [«Белая роза»]. Почти сразу кто-то подошел к Парнок и сказал, что здесь молодая поэтесса, с которой ей надо познакомиться. Она встала, чуть наклоня голову, в характерной позе, «кусая пальчик». Когда она встала, то заметила, может быть, впервые, молодую женщину с короткими, вьющимися светлыми волосами, которая поднялась «беспричинным движением», чтобы приветствовать ее.
Их окружили гости, «и кто-то [сказал] в шутливом тоне: «Знакомьтесь же, господа!» Парнок вложила свою руку в руку Цветаевой «движеньем длинным», и «нежно» в ладони Цветаевой «помедлил осколок льда». Цветаева «полулежала в кресле, вертя на руке кольцо», а когда Парнок «вынула папиросу», инстинктивно войдя в роль рыцаря, «поднесла [ей] спичку».
Позже, в ходе вечера, Цветаева вспоминала, «над синей вазой - как звякнули [их] рюмки». Когда они выпили, и взгляды их скрестились на мгновенье, она подумала: «О будьте моим Орестом!» Судя по дальнейшим строкам того же стихотворения, она выхватила цветок и отдала его собеседнице.
В течение всего вечера она пронзительно ощущала присутствие своего «Ореста». В какой-то момент, услышав рядом мягкий, глубокий, хрипловатый смех Парнок, она спрашивает себя, не смеется ли женщина, к которой она уже чувствует любовь, над ее шуткой. Она оглянулась и увидела, как Парнок вынула «из замшевой серой сумки» «длинным жестом и выронил[а] платок».
Когда Цветаева встретила и полюбила Парнок, ей было двадцать три года, она была замужем за студентом Сергеем Эфроном, и Ариадне, ее дочери, исполнилось два года.

Парнок была ее первой женщиной-возлюбленной.
Сочетание женственности, мальчишеской ребячливости и неприступности, которое она ощутила в 29-летней Парнок, неудержимо ее привлекало, не говоря уже о таинственном и романтическом ореоле греховности, окружавшем репутацию этой женщины:

И лоб Ваш властолюбивый
Под тяжестью рыжей каски,
Не женщина и не мальчик,
Но что-то сильнее меня!

Несмотря на то, что к моменту встречи с Парнок Цветаева сама уже была матерью, она культивировала в себе самоощущение ребенка Очевидно, она никогда не испытывала ни настоящей страсти, ни способности достичь удовлетворения в интимной жизни. И на их отношениях с Парнок прискорбно отразился тот факт, что Цветаева была чрезвычайно замкнута в своем коконе, как бы охраняющем ее инфантильную чистоту, и просто не могла откликнуться на зрелую эротичность Парнок, возбуждавшую и удовлетворявшую ее.
Многие исследователи творчества Цветаевой трактуют историю ее взаимоотношений с Парнок, следуя стереотипной точке зрения, подспудно враждебной такого рода любви. Они представляют Парнок «настоящей лесбиянкой», активным, мужеподобным, зловещим соблазнителем, а Цветаеву - «нормальной» женщиной, пассивной, сексуально не заинтересованной жертвой соблазна. Этой точке зрения в значительной степени соответствует взгляд самой Цветаевой на такого рода любовные отношения. В нескольких стихотворениях цикла «Подруга» она рисует Парнок как «юную трагическую леди», с «темным роком», над которой «как грозовая туча - грех!» В самом деле, декадентская аура бодлеровской femme damnee [Окаянной женщины (франц.] волновала Цветаеву и привносила восхитительное чувство рискованности в ее любовь к Парнок, как будто она шла на опасное приключение, срывая свой собственный, личный fleur du mal [Цветок зла (франц.). В сборник Бодлера «Цветы зла» включено стихотворение «Окаянные [прОклятые] женщины»]. Придавая декадентский литературный облик своей подруге, которая как раз декадентских вкусов не разделяла, Цветаева утверждает свою чистоту, по крайней мере в стихах. Но в том же самом стихотворении, где она называет Парнок «трагической леди», она обнаруживает свидетельство собственной искушенности, в соответствии со своими стереотипами, восхищаясь «иронической прелестью, что Вы - не он» («Подруга», №1).
Еще более интересно, что стихотворения цикла «Подруга» свидетельствуют: Цветаева воспринимала именно себя как олицетворение активного, мужского (мальчишеского) начала в отношениях с Парнок. Цветаева настойчиво изображает себя мальчиком, пажом, обходительным и льстивым возлюбленным могущественного создания, которое «не женщина и не мальчик»; она видит себя рыцарем, который стремится совершить героические, романтические и безрассудные подвиги, чтобы добиться благосклонности своей таинственной дамы. Лирический автопортрет Цветаевой имел обоснования в реальной жизни. Она добивалась Парнок и преуспела в своем ухаживании за ней, оставив далеко позади Ираиду Альбрехт, с которой у ее возлюбленной была связь прежде.
Кроме того, стихотворения Цветаевой, посвященные Парнок, позволяют проследить нарастание у нее двойственных ощущений по мере того, как она поддавалась своей страсти, которая угрожала ей и тому ее облику чистого «спартанского ребенка», который она тщательно оберегала. Она почувствовала, что теряет контроль над их отношениями, и преисполнилась ненависти и злобы. С этого момента враждебные (и страстные) чувства движут ею больше, чем любовь.
Чувства Парнок к Цветаевой формировались и проявляли себя более неспешно, и они труднее поддаются интерпретации. Она сразу же распознала талантливость Цветаевой, безоговорочно полюбила ее дар, заботливо воспитывала и лелеяла его, никогда не переставая его ценить. Не исключено, что к этому великодушному и благородному отношению примешивалось чувство невольной зависти к поэтическому дару юной подруги, но Парнок умело управляла своими эмоциями и мудро воздерживалась от прямого литературного состязания с Цветаевой.
Для Цветаевой Парнок сыграла роль музы, и сделала это великолепно: она вдохновила свою Беттину Арним (так назвала она Цветаеву в одном стихотворении) на новые творческие достижения, на несколько лучших стихотворений раннего периода. Одновременно она и сама постепенно стала писать больше, особенно в 1915 году.
Однако, избегая «поединка своеволий» с Цветаевой в литературной сфере, Парнок бросила ей вызов в области личных отношений, вызов, если не провокацию, и вышла из этого поединка гордой и властной победительницей.

Итак, женщины вызвали друг друга на борьбу, заставляя - каждая свою подругу - превозмочь привычное представление о себе; они вынудили друг друга пойти на риск. Конечно, это не создавало условий для спокойных, уравновешенных отношений, а возможно даже усиливало подсознательную враждебность и взаимные претензии, которые трудно разрешить. И это было подобно природной катастрофе, когда послешоковое состояние длится намного дольше, чем само землетрясение. Цветаева чувствовала эти последствия и освобождалась от них со страшным усилием, превосходящим ее прежнюю любовь, а Парнок осознала, какие творческие семена зародила в нее любовь Цветаевой, только в последний год жизни, и только частично.
Через день или два после первой встречи у Герцык-Жуковских Цветаева делает первое поэтическое признание в любви к Парнок в несколько капризном и задорном духе, как если бы вначале она не хотела осознать, что влюблена:

Вы счастливы? - Не скажешь! Едва ли!
И лучше - пусть!
Вы слишком многих, мнится, целовали,
Отсюда грусть.

Она смело и открыто признается в любви в начале четвертой строфы, а в остальной части стихотворения перечисляет, за что она любит, заключая самым шокирующим и, возможно, самым важным признанием:

За эту дрожь, за то, что неужели
Мне снится сон?
За эту ироническую прелесть,
Что Вы - не он.

Через неделю Цветаева откликнулась стихотворением на свое первое любовное свидание с женщиной, которое она «вызывала» в памяти на другой день как «вчерашний сон» и которое было у нее дома, в присутствии ее сибирского кота. Необычность и новизна ощущений тревожит ее, она не знает, как их назвать, сомневается, можно ли то, во что она вовлечена, назвать любовью. Ей было непонятно распределение ролей, все, как она пишет, было «дьявольски наоборот». В ее представлении, произошел «поединок своеволий», но она не знала, кто победил:

И все-таки - что ж это было?
Чего так хочется и жаль?
Так и не знаю: победила ль?
Побеждена ль?

На следующий день ее чувства стали спокойнее. «Взгляд - отрезвленный, грудь свободней, опять умиротворена». И она заключает в конце третьего стихотворения из цикла «Подруга»:

Забвенья милое искусство
Душой усвоено уже.
Какое-то большое чувство
Сегодня таяло в душе.

В самом начале их отношений поведение Парнок представлялось Цветаевой холодным и отчужденным. Когда Цветаева однажды пригласила ее к себе поздно вечером, Парнок отказалась, сославшись на свою лень и на то, что слишком холодно, чтобы выезжать. Цветаева игриво отомстила за этот отказ в четвертом стихотворении «Подруги»:

Вы это сделали без зла,
Невинно и непоправимо. -
Я Вашей юностью была,
Которая проходит мимо.

На следующий вечер, «часу в восьмом», Цветаева (вернее, ее лирическое я) видит Парнок, которая вместе с «другой» едет на санях, сидя «взор к взору и шубка к шубке». Она осознавала, что эта другая женщина - «желанная и дорогая, - сильнее, чем я - желанная», но воспринимала все происходящее будто в сказочном сне, внутри которого она жила, как «маленький Кай», замерзший в плену у своей «Снежной Королевы».
Учитывая бурное начало этой любовной истории, кажется странным, что на протяжении всего ноября она не оставила никаких следов в биографии или поэзии обеих женщин. Возможно, что Цветаева, которая все-таки остается единственным источником сведений о начальном периоде этого романа, просто преувеличила интенсивность чувств своих и Парнок. Возможно, обе женщины были отвлечены семейными заботами: Цветаева была занята мужем, страдающим туберкулезом (в конце года он закончил лечение в санатории), Парнок - братом, вернувшимся в ноябре из Палестины в Петербург.
Стихотворение Цветаевой, написанное 5 декабря, после шестинедельного молчания, и обращенное к Парнок, свидетельствует о том, что страсти накаляются. Стихотворение пронизано цветаевской мальчишеской развязностью, особенно в последней строфе, где она, решается на состязание во имя своей подруги с «блещущими зрачками», то есть стремится отбить ее от «ревнивых спутников» (других подруг), подразумевается, не столь чистокровных:

Как из-под тяжелой гривы
Блещут яркие зрачки!
Спутники твои ревнивы?
Кони кровные легки.

Как Цветаева выразилась в более позднем стихотворении, она поняла свою подругу, поняла, что ее «сердце берется - приступом!», и это внесло изменения в развитие их отношений. В середине декабря Парнок поссорилась со Альбрехт, покинула квартиру на Мясницкой, взяв с собой свою любимицу обезьянку, и сняла комнату у Арбата. Вскоре Цветаева уехала вместе с Парнок на несколько дней, не сказав никому из своих близких друзей, куда она уезжает. Они были обеспокоены, особенно Елена Волошина (Пра), мать поэта Волошина.

Елена Волошина

Волошина уже несколько лет была знакома с Цветаевой и относилась к ней с материнским участием и ревнивой заботливостью. Как и большинство друзей Цветаевой, Пра с неприязнью относилась к Парнок и, возможно, видела в ней соперницу.
Она считала, или ей хотелось считать, что Цветаева - беспомощная жертва злых чар. В конце декабря она писала своему другу, скульптору Юлии Оболенской:
«Вот относительно Марины страшновато: там дело пошло совсем всерьез. Она куда-то с Соней уезжала на несколько дней, держала это в большом секрете. [...] Это все меня и Лилю [Эфрон] очень смущает и тревожит, но мы не в силах разрушить эти чары».
Цветаева и Парнок уезжали в старинный русский город Ростов Великий. По возвращении в Москву Цветаева с восторгом описала один фантастический день, который они провели там. Они начали день тем, что бродили в своих шубках, усыпанных сверкающими снежными хлопьями, по рождественскому рынку, где «искали ленты ярче всех». Цветаева «объелась розовыми и несладкими вафлями» и «умилялась всеми рыжими лошадками в честь» своей подруги. «Рыжие продавцы в поддевках, божась, сбывали [им] тряпье: на чудных московских барышень дивилось глупое бабье».
Когда эта великолепная толпа рассеялась, они увидели старинную церковь и вошли в нее. Внимание Парнок просто было приковано к иконе Богоматери в богато украшенном окладе. «Сказав, О, я ее хочу!» - она оставила руку Марины и подошла к иконе. Цветаева наблюдала, как «светская с кольцом опаловым» рука возлюбленной, рука, которая была «вся [ее] напасть», с бережностью вставила «в подсвечник желтую свечу». Со свойственным ей безрассудным порывом она обещала Парнок икону «сегодня ночью же украсть!»
На закате, «блаженные, как имянинницы», подруги «грянули» в монастырскую гостиницу, «как полк солдат». День они завершили в своей комнате игрой и гаданием на картах. И когда Цветаевой трижды выпадал червонный король, подруга «была в ярости».
Уже дома, в Москве, Цветаева вспоминала в своих стихах, как кончился этот сказочный день:

Как голову мою сжимали Вы,
Лаская каждый завиток,
Как Вашей брошечки эмалевой
Мне губы холодил цветок.

Как я по Вашим узким пальчикам
Водила сонною щекой,
Как Вы меня дразнили мальчиком,
Как я Вам нравилась такой…

Роман достиг наивысшей точки в первой половине следующего года. Любовь к Цветаевой в конце концов вдохновила Парнок, чья муза молчала уже почти год, на написание новых стихов, и впервые со времен отрочества она начала проставлять даты на своих стихотворениях. Это свидетельствует о творческом возрождении, об обращении к исторической определенности и к фактам автобиографического характера, которые всегда были плодотворным источником вдохновения для ее лучших стихотворений.
В 1915 - 1916 годах Парнок продолжала находиться как бы на перепутье, выбирая между собственными, свойственными только ей источниками жизни и ощущений и - чуждыми, книжными, но с точки зрения вкуса безупречными эстетическими нормами, которые сужали ее возможности, не давая им выразиться. Цветаева тоже чувствовала себя скованной теми же эстетическими нормами и негласной цензурой русской культурной традиции, не допускавшей изображения реальной жизни и, в частности, враждебно настроенной против лесбийской тематики в серьезной поэзии. Ее стихотворения, посвященные этим взаимоотношениям, были в значительной степени более откровенными, чем стихи Парнок, потому что она писала их не для издания, тогда как Парнок всегда имела в виду публикацию.
Возможно, что именно в компенсацию за вынужденную покорность пуританским литературным нормам Парнок и Цветаева получали удовольствие, выставляя напоказ свою любовь в литературной среде. Один современник вспоминал:
«Два раза я был приглашен [к Римским-Корсаковым] на такие очень странные сеансы. Марина Цветаева тогда считалась лесбиянкой, и там, на этих сеансах, я два раза ее видел. Она приходила с поэтом Софьей Парнок. Обе сидели в обнимку и вдвоем, по очереди, курили одну папиросу».

Гордясь подругой-поэтом, Парнок знакомит ее со своими друзьями, в том числе с Чацкиной и Сакером. С января 1915 года стихи Цветаевой публикуются главным образом в журнале «Северные записки». Поскольку она не хочет получать деньги за свои стихотворения, Чайкина и Сакер расплачиваются с ней подарками и своим гостеприимством.
Зимой 1915 года сестра Парнок, Лиза, приехала к ней в Москву. Они снимали две комнаты в доходном доме в Хлебном переулке, за углом от дома, где жила Цветаева Цветаева часто навещала их. Она и Парнок, иногда вместе с другими женщинами-поэтами, читали друг другу свои стихи, гадали. По мнению сестры Парнок, высказанному в неопубликованных «Воспоминаниях», когда она уже была пожилой женщиной, Цветаева не уделяла большого внимания мужу и дочери.
Иногда она брала с собой двухлетнюю дочь, как вспоминала Ариадна Эфрон спустя годы:
«У мамы есть знакомая, Соня Парнок, - она тоже пишет стихи, и мы с мамой иногда ходим к ней в гости. Мама читает стихи Соне, Соня читает стихи маме, а я сижу на стуле и жду, когда мне покажут обезьянку. Потому что у Сони есть настоящая живая обезьянка, которая сидит в другой комнате на цепочке».
Цветаева в творчестве полностью была погружена в свое чувство к Парнок и только в январе посвятила ей три восторженных стихотворения. В восьмом стихотворении из цикла «Подруга» она всем в ней восхищается, сосредоточив внимание на своеобразных чертах внешности. Это шея «как молодой побег», «извилина неярких губ капризна и слаба», «ослепительный уступ Бетховенского лба» и, особенно, ее рука:

До умилительности чист
Истаявший овал,
Рука, к которой шел бы хлыст,
И - в серебре - опал.

Рука, достойная смычка,
Ушедшая в шелка,
Неповторимая рука,
Прекрасная рука

Четыре дня спустя Цветаева написала девятое стихотворение из цикла «Подруга», в котором сильнее всего выражается ее страстная любовь и влечение к Парнок:

Сердце сразу сказало: «Милая!»
Все тебе наугад простила я,
Ничего не знав, - даже имени!
О, люби меня, о, люби меня!

К этому зимнему периоду восторженной любви относится, пожалуй, невозможное, зато психологически понятное желание Цветаевой иметь ребенка от Парнок. Она оправдывала такое дикое желание тем, что в нем было выражено «нормальное» материнское чувство, но нетрудно видеть в таких самооправданиях подспудное ощущение виновности, вызванное чистым, ни к чему не обязывающим удовольствием, которое она получала от своей «ненормальной» любви к Парнок.
В этом представляется определенная жестокость фантазии Цветаевой по отношению к ее возлюбленной ввиду «отчаяния» Парнок, что она (по медицинским причинам) не может иметь детей. Цветаева косвенно осознает душевную рану Парнок, когда она описывает страх «старшей» перед потерей любви «младшей» и ее ревность ко всем мужчинам, с которыми может встречаться младшая.
Даже в начале весны 1915 г. Парнок очевидно уже начинала «обвинять» Цветаеву в скрытом желании уйти от нее, и в том, что она неизбежно так и сделает из-за того, что Парнок не сможет дать ей то, что она больше всего хотела. Как можно было бы ожидать, ревность Парнок была обращена к мужу Цветаевой, а само существование такой ревности обнаружило слабое место в «черном панцире» подруги. Раз Цветаева поняла, что ее «язвительная и жгучая леди» уязвима, разыгралась ее «воля к власти». Невозможное желание Цветаевой скоро стало навязчивой идеей.
С одной стороны, женственное начало Цветаевой желало ребенка от Парнок, с другой, - ее «мужская» роль объяснялась другой причиной: Цветаева, как Пигмалион в мифе, захотела открыть миру еще скрытого гения в своей Галатее (Парнок). Творческая воля Цветаевой, жаждущая созидания подруги, как произведения искусства, и столь напоминающая устремление Вирджинии Вульф к выдумке ее подруги, Виты Саквил-Уэст, в романе «Орландо», не могла не столкнуться с не менее сильной волей Парнок, жаждущей самосозидания. Несмотря на свои еще скромные успехи в поэзии, Парнок не хотела уступать своей молодой возлюбленной роль Пигмалиона. Она ведь никогда не допускала, чтобы кто-нибудь посмел думать, что он «открыл» ее. Последняя строфа девятого стихотворения цикла «Подруга», в которой Цветаева утверждает себя как первооткрывателя «незнакомки» (Парнок) для русской поэзии, вызывала у самой Парнок, пожалуй, амбивалентные чувства:

Все усмешки стихом парируя,
Открываю тебе и миру я
Все, что нам в тебе уготовано,
Незнакомка с челом Бетховена.

К концу января друзья и родные Цветаевой уже потеряли надежду спасти ее от этой страсти. «У Марины [роман] усиленно развивается», написала Волошина Оболенской, «и с такой неудержимой силой, которую ничем остановить уже нельзя. Ей придется перегореть в нем, и Аллах ведает, чем это завершится».
Цветаева, казалось бы, подтверждает это мнение своим поэтическим воспоминанием о первой встрече с Парнок (№10, «Подруга»). В остальных пяти стихотворениях цикла, однако, ощущается враждебность к Парнок из-за ее «треклятой страсти». Эти стихи наводят на мысль, что весной Цветаева уже начала выздоравливать от своих «ожогов» и поэтому чувствует боль.
Открытие Парнок для себя Сафо совпадало с началом ее романа с Цветаевой, так что вовсе не удивительно, что первые ее сафические подражания тематически связаны с отдельными моментами в их отношениях. Стихотворение «Девочкой маленькой..». имеет двух адресаток, Сафо и Цветаеву, и трактует о трех взаимосвязанных романах: во-первых, роман Сафо с Аттидой, «маленькой девочкой», к которой, по традиционной точке зрения, обращено это одностишье Сафо; во-вторых, роман Сафо с лирическим я Парнок ее «одностишья стрелой Сафо пронзила», и она творчески возжелала и полюбила Сафо; и, в-третьих, роман Парнок с Цветаевой, являющейся «маленькой девочкой» и возлюбленной Парнок.
Пронзенное стрелой Сафо, лирическое я размышляет над спящей своей подругой:

«Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою» -
Ах, одностишья стрелой Сафо пронзила меня!
Ночью задумалась я над курчавой головкою,
Нежностью матери страсть в бешеном сердце сменя,-

В стихотворении Парнок архаическое одностишье Сафо играет роль лирического рефрена, вызывающего различные воспоминания интимного характера: «Вспомнилось, как поцелуй отстранила уловкою», «Вспомнились эти глаза с невероятным зрачком» - упоминание, может быть, свидания 22-го октября, когда у Цветаевой составилось впечатление, что «все дьявольски наоборот!» К этому времени и относится девичье удовольствие Марины ее «обновкою», когда «в дом мой вступила ты, счастлива мной, как обновкою: / Поясом, пригоршней бус или цветным башмачком, - ». И наконец, самое последнее воспоминание Парнок, уже повторявшееся после этого, о цветаевской неге и недевичьей ковкости «под ударом любви»:

Но под ударом любви ты - что золото ковкое
Я наклонилась к лицу, бледному в страстной тени,
Где словно смерть провела снеговою пуховкою...
Благодарю и за то, сладостная, что в те дни
«Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою».

Восторженное настроение этого стихотворения противоречит далеко не гармоничным отношениям подруг, которые отражены в двух других стихотворениях, написанных Парнок зимой 1915 г.: «Узорами заволокло мое окно» и «Этот вечер был тускло-палевый». Пятого февраля Парнок послала оба стихотворения золовке Цветаевой, Лиле Эфрон, которая их попросила. Ни в одном, ни в другом стихотворении нет указания на специфическую адресатку, но в обоих есть детали, касающиеся той части Москвы, где жили Парнок и Цветаева во время своего романа: вывеска Жорж Блока (№ 56) была видна из окна квартиры в доме в Хлебном переулке, где жила Парнок, и кинотеатр «Унион», который упоминается в стихотворении «Этот вечер был тускло-палевый», находился очень близко, у Никитских ворот.
Оба эти стихотворения можно считать своего рода предшественниками зрелой лирической стихии Парнок: трактовка сафической любви в недекадентском, слегка романтическом, разговорном стиле. Стилистически и тематически они представляют собой разительный контраст со стилизованной и анахронической сафической трактовкой подобной же темы в стихотворении «Девочкой маленькой.». Стихотворение «Узорами заволокло мое окно» выражает, как легко можно представить себе, одно из типических болезненных настроений Парнок после ссоры со Цветаевой:

Узорами заволокло
Мое окно.- О, день разлуки! -
Я на шершавое стекло
Кладу тоскующие руки.

Гляжу на первый стужи дар
Опустошенными глазами,
Как тает ледяной муар
И расползается слезами.

Ограду перерос сугроб,
Махровей иней и пушистей,
И садик - как парчовый гроб
Под серебром бахром и кистей..

Никто не едет, не идет,
И телефон молчит жестоко.
Гадаю - нечет или чет? -
По буквам вывески Жорж Блока

В стихотворении «Этот вечер был тускло-палевый» городской пейзаж также, как и в «Узорами заволокло...», выражает эмоциональное состояние подруг, которые поссорились в конце любовного свидания. Чувство отчужденности продолжается и в кинотеатре, куда подруги пошли по желанию адресатки:

Этот вечер был тускло-палевый, -
Для меня был огненный он.
Этим вечером, как пожелали вы,
Мы вошли в театр «Унион».

Помню руки, от счастья слабые,
Жилки - веточки синевы.
Чтоб коснуться руки не могла бы я,
Натянули перчатки вы.

Ах, опять подошли так близко вы,
И опять свернули с пути!
Стало ясно мне: как ни подыскивай,
Слова верного не найти.

Я сказала- «Во мраке карие
И чужие ваши глаза.».
Вальс тянулся и виды Швейцарии -
На горах турист и коза.

Улыбнулась, - вы не ответили...
Человек не во всем ли прав!
И тихонько, чтоб вы не заметили,
Я погладила ваш рукав.

За день до того, как Парнок отослала эти два стихотворения Лиле Эфрон, к ней неожиданно пришла Волошина, забота которой о Цветаевой наконец заставила ее устроить очную ставку с той, кто, ей казалось, должен был отвечать за всю ее и маринину тревогу. Ушла Пра от Парнок, немного иначе понимая, как обстоят дела, чем когда она пришла, как она на другой день написала Оболенской: «.. Я вчера была у Сони и проговорили мы с ней много часов, и было у нее в речах много провалов, которые коробили меня, и были минуты в разговорах, когда мне было стыдно за себя за то, что я говорила о ней с другими людьми, осуждая ее, или изрекала холодно безапелляционные приговоры, достойные палача».

София Парнок

Спустя два дня Парнок написала стихотворение, которое предсказывает лирическому я «неотвратимую гибель» на том пути, который избрало ее сердце:

Снова знак к отплытию нам дан!
Дикой ночью из пристани мы выбыли.
Снова сердце - сумасшедший капитан -
Правит парус к неотвратимой гибели.

Вихри шар луны пустили в пляс
И тяжелые валы окрест взлохматили...
- Помолись о нераскаянных, о нас,
О поэт, о, спутник всех искателей!

Однажды в письме к Гуревич Парнок высказалась о себе как об «искателе», который «много потратил и времени и сил» на поиски «действенного» общения и человека, с которым она может делиться своей жизнью. Кажется, что уже в начале февраля 1915 г. она поняла, что и Цветаева не будет тем человеком.
К концу этого месяца Цветаева тоже начинает выражать амбивалентные чувства о своих с Парнок отношениях. Одиннадцатое стихотворение цикла «Подруга» просто пронизано раздражением и враждебностью избалованного ребенка. Если Парнок страдала из-за ее преданности мужу, фантазии о ребенке, которого не могла ей дать, и ее флирта с мужчинами, то Цветаева ревновала Парнок к другим ее подругам и особенно - к ее репутации человека, известного своими «вдохновенными соблазнами», как упомянула Цветаева в первом стихотворении «Подруги». Цветаева подозревала, что у Парнок были романы с другими, когда она с ней была в связи, хотя этому нет свидетельств после того, как Парнок поссорилась с Ираидой Альбрехт. В одиннадцатом стихотворении «Подруги» Цветаева обнаруживает свое желание превзойти Парнок искусством измены:

Все глаза под солнцем жгучи,
День не равен дню.
Говорю тебе на случай,
Если изменю...

В том же стихотворении, однако, она говорит, что «чьи б не целовала губы» «в любовный час», она остается полностью предана Парнок, столь же предана, как была немецкая писательница Беттина Арним верна своей подруге-поэтессе, Каролине фон Гендероде. В последней строфе стихотворения Цветаева цитирует беттинину клятву вечной верности Каролине в фразе: «... - только свистни под моим окном».
Бурные отношения продолжались весной в то же время, когда разгоралась лирическая дуэль между поэтами-подругами. Как и раньше, Цветаева переходила в наступление, а Парнок парировала лирические и душевные «втычки» своей «маленькой девочки» большей частью молчанием, а однажды сонетом («Следила ты за играми мальчишек»). Цветаеву угнетала Парнок своей «треклятой страстью...», требующей «расплаты за случайный вздох» («Подруга»), но больше всего ее злило то, что она была в плену у собственной жажды, возбужденной Парнок, «опаленных и палящих роковых ртов», как она (Цветаева) писала в стихотворении 14-го марта.
Судя по тринадцатому стихотворению в «Подруге», написанному в конце апреля, Цветаева иногда чувствовала себя несчастной, что она Парнок «встретила на своем пути». Она и уважала и ненавидела подругу за то, что ее

Глаза - кого, кого-то
Взглядом не дарят:
Требующая отчета
За случайный взгляд.

Все-таки в том же самом стихотворении Цветаева настаивает на том, что даже «в канун разлуки» - она тоже предсказывала конец романа с Парнок почти с самого его начала - она повторит, «что любила эти руки / Властные твои».
Этой весной Цветаева считает себя «спартанским ребенком», который полностью находится во власти старшей роковой женщины, имя которой - «как душный цветок», у которой «волосы, как шлем» («Подруга»). Устав от вечно «требующей отчета и расплаты» подруги, Цветаева начинает бросать камни в Парнок, выражая страх и злое предчувствие, что ее «героиня шекспировской трагедии» неизменно уйдет от нее к своей судьбе. И Цветаева хотела «выпытать., у зеркала», «куда Вам [Парнок] путь и где пристанище» («Подруга»).
После одной из частых с Парнок ссор, Цветаева задала взбучку подруге и всем близким, слишком - как ей казалось - нагружающим ее эмоциональными требованиями, в стихотворении, написанном 6-го мая, которое было исключено из окончательного состава цикла «Подруга»:

Вспомяните: всех голов мне дороже
Волосок один своей головы.
И идите себе... Вы тоже,
И Вы тоже, и Вы.

Разлюбите меня, все разлюбите!
Стерегите не меня поутру,
Чтоб могла я спокойно выйти
Постоять на ветру.

Лирический поток цветаевских враждебных чувств наконец вызвал ответную реакцию Парнок, хотя и весьма умеренную, в «Сонете», написанном 9-го мая:

Следила ты за играми мальчишек,
Улыбчивую куклу отклоня.
Из колыбели прямо на коня
Неистовства тебя стремил излишек.

Года прошли, властолюбивых вспышек
Своею тенью злой не затемня
В душе твоей - как мало ей меня,
Беттина Арним и Марина Мнишек!

Гляжу на пепел и огонь кудрей,
На руки, королевских рук щедрей, -
И красок нету на моей палитре!

Ты, проходящая к своей судьбе!
Где всходит солнце, равное тебе?
Где Гете твой и где твой Лже-Димитрий?

По материалам книги Д. Л. Бургин "София Парнок. Жизнь и творчество русской Сафо"