Типы политических идеологий

Кризис комсомола

Кризис, естественно, захватил и комсомол (Коммунистический Союз молодежи). Аппарат комсомола всегда был послушным орудием партийного аппарата, а комсомольские организации контролировались и направлялись партийными организациями. Теперь же впервые в советской истории аппарат комсомола вступил в конфликт с партийным аппаратом, а рядовые комсомольцы в массе фактически вышли из-под партийного контроля. Пребывание в комсомоле утратило былой смысл. Множество комсомольцев (и бывших и действующих) влились в ряды бунтующего населения. Кризис комсомола - тяжелый удар для системы власти, так как основная масса членов партии пополнялась через комсомол, а работа в аппарате комсомола была подготовкой и тренировкой к партийной работе. Таким образом возникла угроза самому механизму воспроизводства личного состава системы власти.

Уже в хрущевские годы наметился кризис советской идеологии. Но это был еще кризис лишь той формы идеологии, какая сложилась в сталинские годы и была связана с сочинениями самого Сталина. В брежневские годы мощный идеологический механизм, созданный и работавший под руководством Суслова, предпринял усилия преодолеть этот кризис. И он многого добился. Началась критика сталинской вульгаризации философии. Достижения науки хлынули в идеологию. Стала доступной западная философия и культура. Все это способствовало улучшению репутации идеологии. Но вместе с тем, это вело к снижению авторитета марксизма-ленинизма, оттеснение его на задний план в рамках самой идеологии. В какой-то мере преодолев недостатки сталинской формы идеологии, сусловский идеологический аппарат одновременно способствовал подготовке более обширного идеологического кризиса - кризиса марксизма-ленинизма как идеологии коммунизма вообще. В брежневские годы стало открыто осознаваться резкое расхождение между идеологической картиной реальности и самой реальностью, между идеалами коммунизма и объективными тенденциями эволюции реального коммунизма, между интеллектуальным уровнем образованной части общества и идеологией. Идеология фактически перестала быть руководством к действию для властей. Хотя они и прикрывались фразами из идеологии, практически они поступали совсем иначе. Идеологический цинизм убил остатки идеологической веры. Марксистская идеология все более становилась предметом насмешек. Миллионы людей изучали ее, но сугубо формально. Чем мощнее становился идеологический аппарат, тем меньше становилась эффективность его деятельности.

В сталинские годы доминировала убежденность в том, что коммунистический социальный строй несет с собою освобождение трудящимся от зол капитализма и что трудящиеся поддадутся обаянию коммунистического земного рая. В брежневские годы активная часть советского населения, включая представителей власти, которые начали делать карьеру в хрущевские годы, сделала для себя открытие огромного исторического значения. Она на своем опыте почувствовала то, что коммунистический социальный строй не является тем земным раем, каким его изображают в советской идеологии и пропаганде. На смену убежденности в истинности идеологии пришло чисто прагматическое отношение к ней как к необходимому средству обработки и организации общественного сознания. На смену идеологически опосредованному отношению к реальности пришло практически непосредственное, лишенное субъективных иллюзий и лишь маскируемое идеологией.

Горбачевская политика гласности углубила и расширила идеологический кризис. Началось безудержное и бесконтрольное словоблудие, мазохистское саморазоблачение, оплевывание всех святынь советской истории, очернение советской реальности. Все истины марксизма-ленинизма были подвержены сомнению и осмеянию. Всякая защита даже бесспорных истин его рассматривалась как признак реакционности и отсталости. Стало неприличным произносить само слово «коммунизм». Было отменено обязательное изучение марксизма-ленинизма во многих учебных заведениях, сокращено время на него, сокращены или ликвидированы совсем соответствующие семинары, школы, курсы. Короче говоря, с марксизмом-ленинизмом обошлись чуть ли не как с враждебным идеологическим учением. Одновременно началось столь же безудержное заимствование идей из западной идеологии. Стремление выглядеть западнообразно и заслужить похвалу на Западе стало определяющим в речах и в реформаторской суете самого Горбачева, а также всех прочих реформаторов щ идеологов перестройки.

Важнейшей особенностью идеологического кризиса является то, что неверие в марксистские идеалы и отказ от марксизма-ленинизма как от руководства к действию захватил самые верхи правящего слоя. Дискредитация идеологии стала стимулироваться сверху, - такого советская история еще не знала. Причем марксизм-ленинизм при этом не был осмыслен и преодолен на научной основе, а просто отодвинут как нечто уже непригодное ни для пропаганды, ни для принятия важных решений. И это несмотря на то, что положения марксизма-ленинизма могли бы как никогда послужить путеводной звездой в современной запутанной ситуации в мире. Коммунисты предали марксизм-ленинизм именно тогда, когда на нем стоило настаивать особенно упорно.

Характерным примером варварского обращения со своей же, марксистско-ленинской идеологией может служить то, что горбачевцы стали рассматривать свою реформаторскую суету как революцию, причем - как революцию, осуществляемую сверху, по инициативе высшего руководства, можно сказать - по инициативе лично Горбачева и под его контролем. Я уже говорил о тома что инициатива сверху лишь дала толчок кризису и что власть потеряла контроль за ходом событий. Сейчас речи идет об идеологическом осмыслении происходящего. Употребление выражения «революция» в применении к ситуациям такого рода, как в Советском Союзе, простительно западным деятелям культуры, журналистам и политикам, не имеющим строгих ограничений в словоупотреблении. Но когда поднаторевшие в марксизме советские партийные аппаратчики и оправдывающие их активность марксистско-ленинские теоретики начинают так легко обращаться с важнейшими категориями государственной советской идеологии, то невольно закрадывается сомнение: а в своем ли уме эти люди?! Давно ли они, сдавая экзамены по марксизму-ленинизму, сами настаивали на том, что революционный путь принципиально отличается от реформаторского, что социальная революция есть способ перехода от изжившей себя общественно-экономической формации к более прогрессивной. Конечно, как говорится, своя рука владыка. Высшая советская власть является высшей властью и в идеологии. Она может позволить себе иногда пококетничать фундаментальными понятиями подвластной идеологии. Тем более это так лестно войти в историю в качестве революционера, причем - революционера особого рода, совершившего переворот, можно сказать, в одиночку. Что за человечище! Маркс, Ленин и Сталин вместе взятые были неспособны на такое. А о Хрущеве и говорить нечего: мелочь!

Но дело в том, что и идеология имеет свои законы, неподвластные даже таким «революционерам» («диссидентам на троне»), как Горбачев. И нарушение этих законов не может пройти безнаказанно даже тем, кто хозяйничает в идеологии. Легкомысленное обращение с фундаментальными понятиями и положениями идеологии на самой вершине власти послужило заразительным примером, и массы людей, как-то причастных к идеологии, ринулись в антимарксизм. И впереди всех бежали дезертиры марксизма, которые по идее должны были бы защищать его до последнего слова. «Новое мышление» горбачевцев переросло в бездумную и безответственную болтовню, чреватую тяжелыми последствиями. Впечатление такое, будто огромная историческая бомба попала в руки шалунов и недоумков, и те принялись колотить по ней чем попало и ковыряться в ней с намерением полюбоваться на предполагаемый фейерверк.

Отказавшись от марксистско-ленинской идеологии как от руководства к действию, горбачевское руководство, однако, не сделало таким руководством науку. Это не значит, что оно не привлекло к себе на помощь профессиональных ученых. Наоборот, оно привлекло их в огромном количестве, освободив их от всяких идеологических пут и позволив писать и говорить все, что им придет в голову. Но беда в том, что у этих ученых помощников и советников Горбачева просто не оказалось под рукой готовой науки, которая могла бы служить надежным наставником действий власти. Бесчисленные советские ученые за много десятков лет существования реального коммунизма оказались неспособными создать науку об этом типе общества, отвечающую критериям современной науки. Важнейшим препятствием на пути создания такой науки была государственная идеология. Всякие попытки идти по этому пути рассматривались как враждебная клевета на советское общество и преследовались. И теперь, когда это препятствие отпало, советские ученые стали в спешке высказывать свои кустарные и скороспелые суждения, включая в них заимствованные на Западе идеи, что породило чудовищным интеллектуальный хаос в горбачевском окружении. В кратчайшие сроки было сочинено огромное количество всяческой чепухи. Бесчисленные шарлатаны и безответственные болтуны, включая титулованных советских академиков, бывших советских диссидентов, удравших на Запад за славой и комфортом, и западных советологов, настолько засорили и замутили интеллектуальную атмосферу в обществе, что только полное игнорирование производимой ими галиматьи и доверие к простому здравому смыслу еще могло бы наставить руководство на путь истинным. Но, увы, всякие здравые суждения стали рассматриваться как проявления консерватизма, брежневизма и даже сталинизма. Только ничем неограниченная чушь, облекаемая в наукообразную форму, имела какие-то шансы быть замеченной.

Альберт Нарышкин

Кризис идеологий: куда идет Россия в XXI веке

Вопрос о необходимости идеологии в России и её выборе поднимают с завидным постоянством, после чего начинаются споры километровой длины между адептами разных идей. Выдвигаются самые радикальные предложения и пути развития страны, предлагаются весьма крутые меры и методы, но после горячих дебатов все остаются при своём мнении, ни на шаг не приближаясь к тому заветному, ради чего все споры и начинаются.

Идеологии, как ни крути, нужны сторонники, а их не удаётся собрать в сколько-нибудь многочисленную силу: убедить или переубедить миллионы человек. Многим современникам просто безразличен этот вопрос, равно как и все обсуждающиеся идеи.

Кризис идеологий

Как ни резко это прозвучит, идеология – это своего рода фантомная боль. Три поколения привыкли жить при ней, и теперь люди попросту думают, что это непременный атрибут государства. Хотя идеология, строго говоря, лишь дитя XX века. Она вступила в силу только тогда, когда окончательно потеряли своё влияние религия, монархия и сословный уклад общества, которые выполняли роль неписанной «общественной конституции». Религия диктовала правила и нормы в основном для простолюдинов, дворянство жило в своих рамках дозволенного, положенного и обязательного, а монархия венчала здание государственной системы. Простолюдины знали, как им относиться к дворянам и к монарху, дворяне знали, как относиться друг к другу и к монарху, была ясная система вассального подчинения, а церковь легитимизировала всю систему. Когда они рухнули, на их место пришли великие идеологии.

Но XX век прошёл, и вместе с ним деградировали все идеологии. К примеру, самая яркая в прошлом столетии, коммунистическая, претендовавшая на тотальную победу за умы человечества, повсеместно была либо отринута, либо мутировала в одиозные формы.

В том же Китае, который по инерции до сих продолжают считать коммунистическим, изначальные идеи были скрещены с капитализмом, так что от коммунизма там осталось только название.

Ещё раньше рухнула идеология фашизма. Вместо неё Запад начал возводить либеральную идеологию прав человека, которая была очень удобной, так как объясняла необходимость противостояния с Советским Союзом. Для этого на Западе было инициировано подписание разнообразных деклараций, гарантирующих права и свободы, Запад даже провозгласил себя «миром свободы», делая вид, что он свято соблюдает все принятые декларации. СССР же был объявлен тоталитарным режимом с повсеместным нарушением всех прав человека, свободы слова, политических свобод и так далее, что, строго говоря, было правдой лишь отчасти, иначе был бы невозможен detant, «разрядка». Да и свои достижения в области соблюдения всевозможных прав и свобод Запад сильно преувеличивал. Но на уровне деклараций это вполне годилось — большинство западных обывателей такая риторика убеждала, а другого и не требовалось.

При этом оказалось, что идеологии годились как оружие информационного противостояния, а как только Советский Союз распался, то и стройная унифицированная идея «свободного мира» Запада стала активно деградировать, и свободное толерантное общество вдруг предстало весьма неоднородным и полным противоречий.

Было бы преждевременным говорить, что на идеологиях вообще надо ставить крест. Возможно, это просто временное явление, связанное с историческим периодом. Сейчас пошёл некоторый обратный ход – деглобализация – и многое, что было построено в XX веке, отменяется и становится неактуально. Но, возможно, через 50-100 лет, когда нынешняя турбулентность уляжется, возникнут новые идеологии, само понятие это понятие эволюционирует в нечто другое.

В любом случае развитие общества идёт поэтапно, и сегодня все идеологии находятся в кризисе. Было бы уместным просто принять это как данность и строить систему для сегодняшнего дня, которая не опиралась бы на догматическую идеологию. Будущее, возможно, и вернёт идеологии – уже преобразованные и на новом уровне.

У каждого свой путь

Соединённые Штаты , равно как Россия и Китай, являются самостоятельной цивилизацией, а положение «лидера свободного мира» только усиливало эту тенденцию. Американская идея всегда немного отличалась от европейской: знаменитая «великая американская мечта» – своеобразная локализация североевропейской протестантской трудовой этики. Еще одним отличием стала американская конституция с пресловутым Биллем о правах. К тому же американцы первые внедрили идею о равенстве возможностей для всех. Как было сказано, американских нищих невозможно сподвигнуть на революцию, потому что 80% из них полагает, что они только временно нищие, а в будущем станут миллионерами.

Очевидно, что большинство лозунгов в Америке, равно как в Европе, Китае и СССР, были только лозунгами, а в жизни всё оказывалось «не так однозначно». На сегодняшний же день в США после принятия «Патриотического акта» просто смешно говорить о личных свободах и гарантиях. Там всё это давно подменили идеей потребления.

Европа с началом XXI века начала активно развивать идею неолиберализма: супер-свобод для всех меньшинств с намеренным приданием их интересам большего приоритета, чем интересам большинства людей, придерживающихся традиционных ценностей. Сейчас уже можно сказать, что началось форменное наступление на церковь и религии (все традиционные), на институт семьи, институт брака, на систему отношений родителей и ребёнка, мужчины и женщины. Европейцы уже додумались до того, что ребёнок должен «сам решать, какого он пола», что является лишь одним из одиозных примеров их современной неолиберальной политики.

Китай тоже отказался от догматической коммунистической идеологии и занялся построением своей собственной модели госкапитализма, не особенно обращая внимания на международные акты, которые пытались навязать извне и сделать обязательными. Решил Китай, что бесконтрольный интернет не будет полезен для страны, и поставил интернет под централизованный контроль. Что, кстати, не мешает китайцам иметь крупнейшие в мире онлайн-компании, в том числе и международного уровня.

Можно сказать, Китай первым отказался от преданности «чистоте идеи» (чем так заражён нынешний Брюссель) и стал действовать по принципу «это нам подходит – берём, это нам не подходит – отметаем». А если кто-то считает, что первое и второе должно идти только вместе, то китайцам, совершившим колоссальный рывок за последние 25 лет, глубоко плевать на их мнение. Они каждый взятый извне элемент не просто копировали один-в-один, а преобразовывали так, чтобы он оптимально укладывался в существующую систему и наилучшим образом соответствовал стоящим в данный момент целям.

Таким образом, китайскую «идеологию» можно признать наиболее эффективной в данный момент именно потому, что они первые догадались отказаться от идеологии в классическом понимании, но начали выстраивать систему правил, ценностей и установок, оптимальных для страны и задач её развития.

И уж точно никак не представляли из себя незыблемую систему элементов, а напротив, регулярно подвергались ревизии. Что-то отбрасывалось, что-то добавлялось, что-то видоизменялось. Поэтому китайцы сегодня единственные, кто не испытывает кризиса идеологии. Весьма небесполезный опыт для России.

Россия: куда идём?

Говоря о проблеме идеологии в нашем Отечестве, прежде всего стоит отметить, что спустя 25 лет после развала СССР кажется уже очевидным, что идея возрождения коммунизма несостоятельна. Нельзя дважды войти в одну реку. Эксперимент по построению коммунистического общества проводился во множестве самых разных стран: от Кубы и Бразилии до Китая и Северной Кореи, включая половину Европы. Везде пришлось отказаться либо от коммунизма вообще, либо от его догматической чистоты. Так что пожелание некоторых политических сил вернуться в прошлое типа «СССР 2.0» выглядят нелепо. Россия может стать чем-то новым, но не чем-то старым.

Справедливости ради надо отметить, что не менее безнадёжны попытки возрождения Российской империи с лозунгом «Православие, Самодержавие, Народность». Ни одна страна в мире не возвращалась в столь далёкое прошлое, и нам совершенно незачем пытаться это сделать. Классическое самодержавие, основанное на сословном обществе, — это настоящий кошмар на сегодняшний день, потому что означает отключение социальных лифтов для большинства граждан. Впрочем, на излёте самодержавной системы возникали уже некие прецеденты, когда дорога к высоким достижениям открывалась и выходцам из нижних слоёв общества. Правда, для этого надо было прыгнуть выше головы. Но такие ситуации обычно были как раз признаком отмирания монархии и всей системы наследования власти, не только верховной, но и более низкой. В правительство Российской империи если и назначали не по наследству, то уж земельные владения веками принадлежали одним и тем же семьям.

На сегодняшний день мир стал слишком сложен, и монархия представляет собой недостаточно уравновешенную систему власти. Всё зацентрализованно,принятие решений на самом верху — это вообще одна из причин, почему Российская Империя потеряла гибкость и в кризисное время не смогла выстоять.

Современный бизнес элементарно не захочет работать в условиях старой-доброй монархии. Разве что монархия будет декоративно-опереточной, как в Европе. Но и это маловероятно, потому что хоть советскую власть мы и разлюбили за 70 лет (правда, сейчас по ней и тоскуем), то неприятие к монархии, к классовому обществу у нас сидит крепко. Тут мы очень похожи на американцев. Попробуйте представить себе попытку посадить кого-нибудь на трон в США! Они бежали от этого через океан, а мы воевали довольно долго. Идея возобновления царизма просто не найдёт сторонников и будет сметена народным негодованием.

Однако это не значит, что мы не можем, подобно китайцам, брать отдельные правила, отдельные модели, договорённости, порядки, которые существовали в прошлом и по тем или иным причинам могут быть вполне полезны в настоящем, при условии, что будут должным образом переделаны под условия нынешней России и её цели. С одной стороны, хотя в народе существует отторжение западных установок, которые нанесли очевидный вред России в 90-х, при этом они достаточны сильны среди городского населения. С другой стороны, среди россиян так и не сложилось единого консенсуса по вопросу, как дальше жить, какой путь избрать. Предложений много, но все они, как я уже говорил, весьма одиозны и не очень реалистичны.

Взять то же самое православие. В определённый период российская власть рассчитывала, что религия сможет стать одним из элементов новой идеологии. Но сегодня так же очевидно, что она им не стала. Кстати, стоит обратить внимание, как менялось отношение к православию либеральной оппозиции и интеллигенции ещё со времён Советского Союза и по наши дни. В конце 80-х – начале 90-х быть православным в этой среде считалось совершенно обязательным условием. После прихода Путина столь же обязательным стало ежедневное выливание помоев на Русскую Православную Церковь в частности и православие вообще. Наши либералы и вовсе додумались до того, что провозгласили православие главной причиной якобы «рабской сущности» русского народа, позабыв о том, какими ярыми верующими они сами были несколько лет тому назад.

Но является ли неудача становления православия в качестве объединяющей идеологии поводом для того, чтобы религиозный элемент вообще отбросить из той конструкции, которая должна заменить нам идеологию в будущем? Да ни в коем случае!

Во-первых , нет никаких резонов отказываться от свободы совести и вероисповедания, которые гарантированы Конституцией. Это абсолютно полезные права и свободы, которые, с одной стороны, дают возможность верить тем, кто хочет верить, но с другой, не обязывают это делать всех остальных.

Во-вторых , традиционные религии являются естественным препятствием для ползучей исламизации. Если человек ищет веру, то пускай уж он лучше придёт в православную церковь, в мечеть, где проповедуют традиционный для России ислам, или в синагогу, чем пойдёт слушать радикальных проповедников с идеями ненависти и войны. Спасёт ли это нас от угрозы терроризма и исламизации? Конечно, нет. Правильные религиозные слова не станут универсальной панацеей и достаточным лекарством от террористов. Но в состав «комплексной терапии» эти элементы несомненно должны войти.

Ставя совершенно ненужные искусственные препоны в этих областях, мы ровно ничего не приобретаем и очень многое теряем. Поэтому пусть уж будет так, как оно у нас записано в законе: верующие имеют право верить. Пускай лучше это будут православные, мусульмане, иудеи и буддисты, чем оголтелые исламисты. Конечно, это не спасёт всех, не предохранит всех от попадания под влияние радикальной пропаганды, но это, по крайней мере, защитит некоторых, а то и многих от её пагубного влияния. И чем же это плохо?

Кроме того, традиционные для России религии полезны тем, что укрепляют традиционные для нас ценности: семью, брак, уважение к государству и многое другое, что подвергается атаке неолиберальной пропаганды, идущей с Запада. По той же причине всевозможные американские секты, повязанные с ЦРУ, надо, безусловно, запрещать.

Прежде всего, классификация идеологий может осуществляться по этапам ее возникновения. Интерпретируя политическую идеологию как идеальную конструкцию, отражающую интересы отдельных сообществ социальных групп, выделяют так называемые классические идеологии: либерализм, консерватизм и социализм. Все эти идеологии имеют давние корни в европейской общественной мысли, основаны на ценностях западной цивилизации и имеют длительную историю своего существования, благодаря чему эти доктрины развивались, эволюционировали, обрастая новыми максимами и заимствуя некоторые идеи друг у друга. Но появление в политическом пространстве политических идеологий связывают с появлением политических партий и организаций.

Либеральная идеология возникла в Новое время и питалась идеями французских просветителей, Великой французской и американской революций о свободе личности, господстве права, гражданском обществе, ограничивающем государство, и о создании условий для реализации прав человека. Идеал общественно-политического устройства либерализма – парламентская республика или парламентская монархия. Главная ценность либерализма – индивид, его свободное развитие и самореализация за счет собственных усилий и талантов, но благодаря равным возможностям. В экономике приоритет отдается частной собственности. Эти приоритеты нашли отражение в работах таких классиков либеральной мысли, как Д. Локк, А. Смит, А. Токвиль, Ш. Монтескье, Дж. С. Милль. В XX в. либерализм особенно развивался в т рудах X. Беллока, Ф. Тейт- ланда, Б. Рассела, сформировавших отдельную ветвь под названием "плюрализм". В этот же период экономические основы либерализма, своего рода либеральный манифест современности сформулирован М. Фридманом в его концепции монетарной экономики, обосновывающей сокращение государственного вмешательства в экономику.

Плюрализм и неолиберализм в данном случае сосредоточены на расширении практик и форм политического и гражданского участия граждан в общественной жизни, на необходимости существования в рамках развивающейся демократической структуры разнообразных организаций, ассоциаций, групп интересов в рамках гражданского общества, что дополняет и обогащает классическое политическое представительство в условиях парламентских демократий.

Надо заметить, что современная идеологическая мысль не исключает и таких форм, как, например, социальный либерализм, основанный на принятии ряда идей социального государства, предполагающий определенную степень национализации экономики и обеспечения социальных гарантий.

Современный социализм (особенно в политических его проявлениях) включает в себя множество разных течений. Очевидно, что общественно-политическая модель европейской социал-демократии существенно отличается от модели латиноамериканских социалистов или от китайских коммунистов. Вместе с тем именно социалистическая идеология существенным образом изменила общественно-политическую карту XX в. Общественно-политический идеал социалистов основан на допущении, что основной единицей социума является социальная группа. Это идеология коллективизма в первую очередь. Следуя этой логике, власть в государстве должна полностью или в большей мере принадлежать трудящимся, т.е. непосредственным производителям материальных и (или) духовных благ, напрямую или с помощью процедуры представительства. Государство, основанное на принципах выборности и представительности (парламентское) за счет разных механизмов, развитости гражданского общества, местного и территориального самоуправления и управления трудовыми коллективами, обеспечивает высокую степень участия населения в политической и социальной жизни. Раскол в левой идеологии произошел на рубеже XIX–XX вв., когда сформировались левое радикальное коммунистическое крыло и социал-демократия.

Заметим, что в начале XX в. именно левые выступили с проектами социального переустройства, которые фактически изменили мир. Социализм и социалистические ценности так вписались в политическую практику западной цивилизации, что можно не только вслед за Р. Дарендорфом назвать XX в. веком социал-демократии, но и веком реализованной социальной утопии.

Расширившийся после Второй мировой войны социалистический ареал, с одной стороны, и формирование государств всеобщего благосостояния – с другой, продемонстрировали разные варианты и пути реализации левых идей в обществе.

Провозглашенными ценностями и коммунистического, и социалистического крыла левых были социальная справедливость, свобода и равенство шансов, солидарность и социальная ответственность. Имея разное содержание в программах и политических практиках Запада и Востока, эти максимы были в равной степени включены в политический дискурс левых. Однако еще со времен Бернштейна социал-демократическое и коммунистическое направления расходились в плане инструментальных ценностей, где основная линия споров пролегала относительно вопроса, как достичь идеального или оптимального общественного устройства. Революционные меры для одних и эволюция для других – вот что развело социалистов и коммунистов по разные стороны баррикад. Другими демаркационными линиями споров были вопросы о пределах национализации государственной собственности, о плюрализме в политической жизни и многопартийности, о границах применения насилия и диктатуре пролетариата, соотношении индивидуальной свободы и блага всех, личного и общественного начал.

Социалисты и социал-демократы на протяжении всего XX в. не разделяли коммунистических идей о диктатуре и гегемонии пролетариата, об искоренении частной собственности, о допустимости террора и насилия в условиях диктатуры, так же как не принимали многих составляющих реального социализма. Что касается отношения к государственной собственности, то современные социалисты и социал-демократы отказались от казавшейся когда-то классической идеи о том, что преобладающей формой собственности должна быть государственная, общественная и (или) иные виды нечастной собственности.

В течение XX в., с одной стороны, сформировались коммунистические режимы, а коммунизм перестал быть только идеей и превратился в практику реального экономического и политического преобразования общества. Однако широкое распространение авторитарных и тоталитарных практик во многом скомпрометировало левую идею. Пренебрежение правом собственности сопровождалось и пренебрежением к остальным правам человека на фоне роста государственно-бюрократической машины и весьма посредственных экономических результатов.

С другой стороны, социал-демократы после Второй мировой войны инкорпорировались в политические структуры, активно участвовали в парламентской деятельности, стали формировать правительства в большинстве европейских стран и во многом способствовали изменению и трансформации социального строя западной Европы, благодаря чему стало возможным формирование различных моделей социального государства, государства всеобщего благосостояния.

Социализм в современном понимании предстает как метод исторического действия, базирующийся на приоритете коллективистской солидарности, социального контроля, общественной инициативы.

Именно эти принципы и способы самопредъявления демонстрировали социалистические и социал-демократические партии Европы, которые особенно укрепились в ходе становления и развития парламентских и демократических режимов.

Консерватизм в современной политике представлен в первую очередь социальными учениями и политическими доктринами, настаивающими на связи прошлого и настоящего, на воспроизводстве лучшего опыта про

шлого, препятствующими забвению базовых цивилизационных и культурных навыков, традиций. Идеал общественно-политического устройства консерватизма – это стабильность, порядок, преемственность, основанные на авторитете и свободе. Консерватизм не исключает перемены, но строит свою политическую программу на лояльности и гражданской ответственности. Как отметил С. Хантингтон, "консерватизм – это система идей, используемая для защиты любого сложившегося порядка, независимо от места и времени... Сущностью консерватизма является его страстное утверждение ценности существующих институтов". Консерваторы обычно склоняются к ограниченной монархии или к таким формам президентских и парламентских республик, где предусмотрена верховная должность, сосредоточивающая в себе большой объем власти (президент, премьер-министр). Мировоззренчески консерваторы часто связаны с религией, как на Западе, так и на Востоке, и склонны использовать религиозные догматы как объясняющие модели в политической и социальной жизни. Источником гражданского общества, по консерваторам, является государство, которое и дает гражданину свободу, и ограничивает ее в интересах общего блага.

Консерватизм в политике XX в. наиболее ярко выразился в реформах М. Тэтчер и Р. Рейгана. Заметим, что экономисты-консерваторы уже в 1970-х гг. подчеркивали негативную роль государственного вмешательства в экономическое развитие, призывая ограничить роль государства в этой сфере. Все большее их присутствие в государственных бюрократиях, усиление роли теорий общественного выбора и теории "главных действующих лиц и агентов" сделали возможным распространение "тэтчеризма" и "рейганомики", вызвавших волну социальных протестов как в Великобритании, так и в США.

В новых условиях в конце XX – начале XXI в. общество постмодерна порождает новые противоречия, новые риски, становится обществом так называемой текучей модернити, где приоритетным становится индивидуальный выбор, а роль групповых механизмов самоидентификации снижается, что обусловливает кризис традиционных классических идеологий и тех политических партий, которые с ними связаны.

Глобальные риски: социальные неравенство капитализма, разрушение экосистемы, распространение оружия массового поражения, сокращение демократических свобод, обострение гендерных противоречий, расовых и этнических конфликтов, цивилизационных столкновений – закономерным образом вызывают к жизни так называемые новые идеологии : "идеологии глобализма и антиглобализма ", идеологии "зеленых".

Вместе с тем, по мнению того же Гидденса, идеологический подход как в политике, так и в науке имеет место быть и в ситуации постмодерна. Социополитические теории продолжают пребывать в силовом поле двух мировоззренческих полюсов – капитализма и социализма. И что бы ни писали о социализме (и то, что он существовал лишь как утопическая программа, и то, что реальный социализм не имел ничего общего с Марксовой теорией), он и сегодня остается теоретической базой для тех, кто не приемлет капиталистических принципов. То есть социализм как идеологическая конструкция существует, воспроизводится, реконструируется и продолжает функционировать. Аналогичным образом продолжают развиваться и эволюционировать либеральные конструкты. В ряде своих трудов Гидденс уделяет внимание преодолению дихотомии между "левой и правой" идеологическими позициями.

В конце XX в. многие исследователи констатировали серьезный кризис, в котором оказались политические партии, ориентирующиеся на классические идеологические доктрины. Этот кризис выражался в снижении уровня доверия к политическим партиям, в сокращении их численности, в девальвации идеологических ценностей и постулатов. Политическая конкуренция проявлялась не столько как борьба идей и программ, сколько как соперничество имиджей. В этих условиях "партии большинства" стали смещаться к центру политического спектра, пытаясь стать так называемой catch-all party, а сторонники крайних, радикальных идей постепенно маргинализировались. Системные партии пытались адаптировать свою стратегию и основные характеристики под модель массовых партий. Данные тенденции способствовали возникновению партий, которые О. Киркхаймер назвал партиями "catch-all" ("хватай всех"). "Развивается новый тип партии, которая не является ни кадровой, ни массовой партией, а “всеядной партией” (О. Киркхаймер), “партией избирателей” (Ж. Шарло) или “партией притяжения” (P.-Ж. Шварценберг)". Такие партии могут быть правыми, центристскими и левыми. Они представляют собой межклассовые и даже межидеологические движения, целиком направленные на электорат.

Этот кризис представительности партий и политики, который можно обозначить как кризис "партийной формы", сопровождался и размыванием идеологических ориентиров; видимые различия в политике социалистов и либералов становились все менее очевидными.

В результате традиционное разделение на правых и левых перестало быть таким четким. Как правые, так и левые партии стали заимствовать идеи друг у друга, пытаясь ориентироваться на потребности массового электората.

Либералы активно включали в свои программы социальную составляющую, а социалистические и социал-демократические партии Европы фактически отказались использовать даже понятие "социализм". Показательны в этой связи результаты выборов, когда главные конкуренты раз за разом приходят к финишу почти с одинаковым результатом. Такую ситуацию мы наблюдали в США в 2000 и 2004 гг., в Германии – в 2005 г., в Италии, Швеции и Мексике – в 2006 г., во Франции – в 2007 г.

Как верно заметил А. Турен, европейские правительства стали переходить "от социализма к капитализму", и рынок вновь "заменил государство как главную регулирующую силу нашего общества". Реформы государственного сектора прокатались практически по всем странам Европы в большей или меньшей степени и были связаны главным образом с политикой перехода на новые модели управления, предполагавшие прежде всего повышение эффективности предоставления услуг населению при одновременном снижении затрат, снятии нагрузки с общественных бюджетов всех уровней. Важнейшую роль в этой модели играет, с одной стороны, изменение самой структуры государственной собственности за счет изменения состава ее элементов и автономизации, а с другой – перенос акцента с непосредственного предоставления услуг гражданам со стороны общественного сектора на стимулирование развития всех секторов экономики (Owen). И хотя менеджериализация в государственном управлении чаще связывается с "рейгономикой" и "тэтчеризмом", европейские страны, где во власти находились социал-демократы и социалисты, также многое взяли на вооружение из этой, по сути, консервативной и неолиберальной модели.

Результатом поиска новых форм и новых идеологических ориентиров явилась стратегия так называемого третьего пути, изложенная в Манифесте Т. Блэра и Г. Шредера, подписанная в 1999 г. Заметим, что одним из идеологов этого документа был один из известнейших социологов современности Э. Гидденс, который в конце 1990 – начале 2000-х гг. был личным советником премьер-министра Т. Блэра, участвовал в разработке программы Лейбористской партии Великобритании. Как отмечал сам Гидденс, понятие "третий путь" появилось, поскольку был "первый путь" (путь левых) – на Западе классическое государство благосостояния; были также коммунистические общества, где государство играло доминирующую роль.

С другой стороны, свою эффективность продемонстрировали и либеральные проекты в духе торгово-рыночной философии (тэтчеризм, рейгономика). При этом было понимание, что управлять обществом, как рынком, нельзя, нужна некая третья альтернатива.

В этом новом социальном контексте "третий путь" возник как ответ на вопрос: "Как построить справедливое общество в тех или иных условиях?" Потому проблема третьего пути, по мнению Гидденса, актуальна и для России, и для Китая. Она состоит в том, как увязать политику, экономику и общество в период демократических преобразований (Гидденс).

Многие левые социологи, анализируя европейскую действительность, с горечью констатировали, что идеологический кризис социализма вызвал активизацию правых и консервативных настроений, что "рынок, заменяя государство, способствует развитию индивидуализма и потребления в его самых неприятных проявлениях" (Touraine).

Левые партии, традиционно являющиеся массовыми, тяжелее других партий переживали потерю своего электората и кризис, связанный с поражениями на выборах. И хотя социалисты и социал-демократы активно сдвигались от классового подхода во второй половине XX в., пытаясь расширить свой электорат за счет других социальных групп, социалистическая риторика зачастую оставалась невостребованной. Это случилось отчасти потому, что в большинстве западноевропейских стран был достигнут сравнительно высокий уровень социальных гарантий и прав, отчасти потому, что на повестку дня выдвигались проблемы регулирования иностранной рабочей силы и места страны в новой международной политической и экономической системе, вызванной глобализационными процессами. А эти вопросы были артикулированы главным образом консервативными и правыми партиями.

Таким образом, можно выделить четыре типа классификаций политических идеологий.

По цели и основным ценностям в рамках аксиологического подхода выделяют либерализм, консерватизм, социализм, фашизм, коммунизм. В свою очередь каждая из этих идеологий предполагает различные разновидности и течения. Так, в современном обществе мы можем выделить плюрализм и неолиберализм в рамках традиционного либерализма, социал-демократическую и коммунистическую версии в рамках социалистической идеологии.

По месту на политическом континууме – правые, левые, центристские. В рамках этой типологии традиционно к правым политическим партиям относятся партии консервативного толка, националистические, либеральные, к левым – социал-демократические, социалистические, коммунистические, радикальные левые. Заметим, что анализ современных идеологий в рамках предлагаемой праволевой школы не всегда оправдан, так как в последние десятилетия появились идеологии, которые не вписываются в эти критерии, например "зеленые" идеологии, идеологии экологизма, феминистские идеологии, глобалистские и антиглобалистские идеологии.

По субъекту-источнику, артикулирующему идеологические максимы: партийные, государственные, религиозные, корпоративные, гендерные и т.д.

В зависимости от социальной базы (в рамках классового или стратификационного подходов).

Своеобразной формой проявления мировоззренческих изменений являются концепции, провозгласившие конец идеологии. Такая постановка вопроса связана с тем, что роль идеологии в мире политики меняется в зависимости от исторических условий, ситуации в стране, соотношения сил. Именно на этом основании в 60-х гг. XX в. Д. Белл, Р. Арон и X. Арендт сделали вывод о "конце идеологии" и начале эпохи деидеологизации.

Д. Белл связывал этот процесс с деидеологизацией массовой культуры, которая становится главным инструментом формирования образа жизни, норм, ценностей, культуры, а X. Арендт делала акцент на то, что в плюралистическом обществе, в отличие от тоталитарного, идеология не может стать доминирующей и довлеющей. Квинтэссенция этих идей нашла отражение в работе Ф. Фукуямы "Конец истории?", где постулировалась мысль о гибели идеологии коммунизма и о переходе к обществу свободной конкуренции разных видов культуры.

Крах СССР, разрушение мировой социалистической системы, включение постсоциалистических стран в третью волну демократизации, с одной стороны, а также успехи и эволюция государства всеобщего благосостояния, синтезировавшего принципы либерализма и социал-демократии – с другой, дали основание говорить о снижении роли идеологий в политическом процессе и об уходе идеологии из публичного дискурса.

Но буквально через десятилетие усиление роли факторов, нуждавшихся в идеологических оценках (расовые волнения, волна культурного нонконформизма в Европе, безработица, инфляция, кризис общества всеобщего благосостояния и т.д.), заставило ученых говорить уже об "эпохе реидеологизации". При этом осмысление результатов и последствий неолиберальных реформ на фоне разразившегося финансового кризиса все чаще приобретает форму дихотомии социализм – либерализм.

Что касается России, то после распада социалистической системы произошло массовое отторжение идеологических конструктов, что во многом явилось следствием идеологического диктата предшествующих лет. Само слово "идеология" приобрело негативный контекст, а реформы 1990-х гг. явили собой эру "конца идеологии", предполагающую полную деидеологизацию общественной жизни.

Однако на деле это не означало отсутствия идеологии реформ, которые имели явно либеральный характер и стали концентрированным выражением идеологии правого либерализма.

В условиях многопартийности и идеологической сумятицы трудно было консолидировать электорат и согласовать политические позиции. В результате выиграла та часть политической элиты, которая провела приватизацию в своих интересах и быстро вернулась к использованию административного ресурса. "Единая Россия" как наследница предыдущих партий власти в этом плане долго использовала риторику "надидеологической партии", пытаясь при этом стать так называмым "catch all party " условного политического центра, что и декларировалось ее лидерами. Обращаясь к российским парламентским выборам 1999, 2003, 2007 гг., скажем, что на них не случайно был востребован политический центризм, замешанный на государственнической идеологии. Огромное число граждан, не разделяя в полной мере ни правых, ни левых идейных конструктов и не относясь по формальным признакам к так называемому "среднему классу", тем не менее причисляли себя к нему. Идея центра как выражение стабильности и устойчивости была тогда весьма популярна в нестабильном обществе.

Параллельно в России оформлялись и институциализировались партии правого и левого спектра, их последовательность во многом вынудила "Единую Россию" искать новые идеологические ориентиры, которыми стали традиционные консервативные ценности.

Заметим, что процесс формирования классического "лево-правого спектра" в России, также как и большинстве стран СНГ, пока не закончен. Возможно, в условиях доминирования одной партии партийно-идеологический ландшафт приобретет иные "неклассические" формы.

Ни одно общество людей, вынужденных жить вместе, не обходится без установления правил общежития, правил решения личных и общих проблем. Эти правила составляют разветвленную сеть, но есть коренное правило, оно и есть идеология. Таким коренным правилом может быть такое - каждый сам за себя, тогда каждый обособляется от других и строит отношения с соседями, как с врагами, аморальные отношения, а может быть иным - все за одного и один за всех и тогда все соседи становятся друзьями и строят моральные отношения уважения и взаимопомощи. Выбор того или иного стиля жизни предопределяют внешние условия среды обитания.

Условия жизни на земном шаре отличаются чрезвычайным разнообразием. Их можно условно разделить на две категории.

К одной категории относятся такие, которые обусловлены благоприятным климатом, плодородными землями, пригодными для расширенного земледелия и животноводства, а главное - открытым выходом в морские акватории, позволяющим не только обеспечивать себя биоресурсами, но и тесно общаться с соседними и далекими странами, воевать для захвата чужих богатств, или торговать. Это способствовало бурному развитию судостроения, средств нападения и обороны, и далее - бурному развитию промышленного производства с бурными сменами общественного уклада жизни. Здесь естественным образом укрепилась идеология, по которой каждый сам за себя, поскольку каждый независимо от других был в состоянии себя обеспечить, с некими элементами общего устройства. Такие условия обусловили развитие европейских стран, принципы которого были перенесены на американский континент, азиатские страны, обладающими аналогичными условиями.

К другой категории относятся скудные условия жизни, малоплодородные земли, суровый и неблагоприятный климат, отсутствие выхода к морям, а значит скудными торговыми связями. Здесь нет такого бурного промышленного производства. Это некие замкнутые на себя анклавы с традиционными способами ведения хозяйства и традиционным укладом. Для выживания людям по необходимости пришлось вводить другое правило жизни - все за одного и один за всех, что привело к необходимости создания мощной государственной надстройки, обуславливающей объединение племен и поддержание единого принципа жизни. Там принципом жизни становилась религия и её основная часть - мораль. Так было в России, было в континентальных частях Азии и Африки, а ранее и в эндемической Америке.

Именно феодальное устройство России произвело принципы позднего социализма. Это главенство интересов страны над частными интересами, но с элементами соборности, это общая религия, объединяющая всех, это условная раздача государством земель в собственность, когда основное право распоряжаться ими оставалось за властью, это образование коллективного производства, путем создания на земле помещичьих хозяйств, рабочих артелей. Цари определяли основные направления развития страны. Они считались хозяевами земли русской.

Предпринятые Столыпиным попытки разрушить сложившийся уклад были обречены на неудачу. Более того, они дали толчок к последующей революции.

Наглядным примером бесполезности введения в России европейских нравов служат известные прозападные реформы Петра Первого, которые затем медленно угасли. Россия их не приняла. Они ей были чужды.

Ныне повторяется та же история. И вновь такие же прозападные реформы обречены на провал. Правительство насильно их внедряет, но это порождает только хаос, смятение в умах и разруху. Естественным путем развития России остается традиционный социализм на базе нравственных ценностей. Сила русского народа в духовности, которая выше материальных благ, она ставит честные и благородные отношения между людьми высшим приоритетом, она не допускает эксплуатацию человека человеком и изгоняет любителей частной наживы.

В историческом плане Россия - производитель духовности, Запад - производитель материальных благ.

Но вот что важно. При всём различии идеологий общим для всех стран остается возникновение кризисов. Есть кризисы в капиталистических обществах, есть и в социалистических. Каковы их причины? И дело не в экономике. Дело в отсутствии гармонии между материальным и духовном содержаниями населения этих стран. В одних странах превалирует материальная составляющая над духовными, в других - наоборот. Слабой стороной позднего социализма в России явилась война с религией, вместо союза с ней. Война была не нужной, потому что нравственные основы социализма перекочевали в него именно из религиозных установок. Христианская идея и социалистическая, а точнее коммунистическая - естественные союзники. Потому и бытует мнение, что первым коммунистом был Иисус Христос.

История устраивает взаимное проникновение наработок одних стран в организм других, что и становится благом для всех. Любой кризис - это сотрясение основ с открытием ворот для проникновения сторонних достижений. Это муки перерождения обществ. Социализм может продемонстрировать силу нравственного коллектива, обусловив при необходимости огромные рывки вперед, с целью перегнать капиталистические страны, что и было сделано в СССР. Но такие рывки упирались в скудность естественных условий жизни, и компенсировались только аскетизмом и энтузиазмом населения. А потому долговечными быть не могли.

Смешение жанров, как это сделано в Китае, представляется искусственным, неустойчивым, что не сможет продолжаться вечно, и Китаю всё же придется делать выбор в ту или другую сторону, и скорее всего - всё же в сторону социализма, что отвечает распространенным условиям жизни китайцев и традиционного образа жизни. Не напрасно в Китае так развит буддизм. А это будет означать новые потрясения и новые жертвы.

КРИЗИС И КРАХ СОВЕТСКОЙ ИДЕОЛОГИИ

Идейное состояние людей и общества в целом складывается под воздействием многих факторов, а не только идеологии. И главным из них является опыт их повседневной жизни.

Советские люди знали недостатки своего общества не хуже, чем западные наблюдатели. Более того, они их испытывали на своей шкуре. Потому состояние недовольства было обычным для них на всех уровнях, начиная от уборщицы, которая была недовольна тем, что трудящиеся плевали и бросали окурки на пол, и, кончая генеральным секретарем КПСС, который был недоволен тем, что трудящиеся не переставали пить водку, не хотели укреплять трудовую дисциплину и повышать производительность труда, без чего общество не могло так быстро идти к полному коммунизму, как хотелось бы. Однако лишь в определенных условиях это всеобщее недовольство было направлено против коммунистического социального строя и сыграло роль одного из факторов его (строя) краха.

В послесталинские годы в советской идеологической сфере стала нарастать кризисная ситуация. В порождении её сыграл роль комплекс факторов как внутреннего, так и внешнего характера.

Советское общество вступило в стадию зрелого коммунизма («развитого социализма»). Советские люди на своем опыте и на основе здравого смысла убедились в том, что никакого райского коммунизма, какой им обещали классики марксизма, не будет. Они поняли следующую фундаментальную истину нашей эпохи: то, что они имели, и было настоящим коммунизмом. Идеологическая картина советского общества стала восприниматься людьми как вопиющая ложь, как жульническая маскировка неприглядной реальности. Деморализующий эффект от этого оказался сильным не потому, что люди осознали недостатки реального коммунизма (они стали привычными), а потому, что реальность не оправдала обещаний руководителей и идеологов общества.

В хрущевские годы и первые годы брежневского правления, далее, началась всесторонняя критика сталинизма во всех слоях советского общества. Эта критика постепенно переросла в критику советского коммунистического строя вообще. Это происходило внутри советского общества, можно сказать, для внутренних нужд. То, что вырвалось наружу и получило известность на Западе, составляло лишь незначительную долю этой критической эпидемии. Крайним проявлением этой эпидемии явилось диссидентское движение, «самиздат» и «тамиздат». Критике подверглась и сталинская «вульгаризация» идеологии, которая постепенно переросла в пренебрежительное отношение к идеологии вообще. Даже в кругах самих идеологов и партийных деятелей, занятых в идеологии, стали стыдиться апеллировать к идеологии и ссылаться на нее. Появились бесчисленные статьи и книги в рамках идеологии и в околоидеологических сферах, в которых, однако, идеология третировалась или игнорировалась совсем, в лучшем случае от неё отделывались несколькими ничего не значащими цитатками и упоминаниями. Даже бывшие ярые сталинисты оказались захваченными этой эпидемией, зачастую опережая «новаторов» (из конъюнктурных соображений, конечно). В область идеологии устремились толпы всякого рода «теоретиков», т.е. неудачников, графоманов и карьеристов из различных наук, которые буквально заполонили идеологию модными идейками и словечками. И все это делалось под соусом творческого развития марксизма. Причем сами эти творцы в своих узких кругах издевались над развиваемым ими марксизмом. Они воображали, будто делают духовную революцию, лишь в силу необходимости прикрываясь интересами марксизма. На самом деле они ничего другого, кроме безудержного словоблудия, производить не могли. Однако они наносили ущерб идеологии, имея за это награды и похвалы.

В Советском Союзе прилагались титанические усилия к тому, чтобы внушить советским людям определенные представления о Западе и выработать у них иммунитет по отношению к тлетворному влиянию Запада. Это тлетворное влияние — не выдумка советской пропаганды и КГБ. Оно было реальным фактом советской жизни, причем фактом в высшей степени серьезным. В послесталинские годы Запад начал оказывать огромное влияние на идеологическое состояние советского общества, причем влияние именно тлетворное, деморализующее, ослабляющее советское общество изнутри. Нужно особое исследование для того, чтобы выяснить, какую пользу Советский Союз извлек из общения с Западом после поднятия «железного занавеса» и какой ущерб ему нанесло влияние Запада. Но уже сейчас бесспорно следующее. Запад стал постоянно действующим фактором повседневной жизни советского общества. Советская идеология впервые столкнулась с серьезным противником, угрожавшим её власти над обществом. Когда советские руководители, допуская мирное политическое сосуществование с Западом, исключали мирное идеологическое сосуществование, они тем самым адекватно оценивали опасность западного влияния на идеологическое состояние советского общества. Одними лишь мерами репрессий эту опасность нельзя было преодолеть. Советской идеологии предстояло показать, насколько она была способна своими собственными средствами одолеть болезнь «западнизма», уже глубоко проникшую в советское общество.

Но главный фактор, породивший тенденцию к кризису в идеологической сфере, — «холодная война», начавшаяся сразу после окончания Второй мировой войны и являющаяся в основе своей войной идеологической.

Запад всегда занимал существенное место в советской идеологической жизни, т. е. в её идеологическом учении, в работе всей системы идеологической обработки населения и в идеологическом состоянии населения страны. В идеологическом учении это прежде всего ленинское учение об империализме как высшей и последней стадии капитализма и о неизбежности победы коммунизма во всем мире. Советские партийные деятели и профессиональные идеологи «развили»» ленинское учение далее, учтя факт образования социалистического лагеря и раскол мира на непримиримые социальные системы. Сделали они это в строгом соответствии с канонами идеологии: словесно препарировали современность так, что она стала выглядеть подтверждением ленинских предначертаний, а само учение обрядили в словесные одежды, придавшие ему видимость непреходящей актуальности. Тут мы имеем характерный пример идеологического отношения к реальности: последняя не прямо отражается в сознании некоторой категории людей, занятых в идеологии или поглощающих её, а через искусственную словесную сетку. Задача этой идеологической сетки — очернить противника, облагородить себя.

В брежневские годы Запад обрушил на советское общество мощнейший поток информации (скорее, дезинформации) о жизни на Западе, западной культуры (скорее, массовой псевдокультуры), идеологии, пропаганды западного образа жизни и критики образа жизни советского. И надо сказать, что он нашел тут благоприятную ситуацию. Советский идеологический аппарат оказался не в состоянии ему противостоять. Никакие усилия советской контрпропаганды и карательных органов (в том числе глушение западных радиостанций и аресты) не могли остановить это наступление Запада на души советских людей. Последние, в особенности — образованные и привилегированные слои, испытали такое влияние Запада, какого до сих пор не знала не только советская, но и досоветская русская история. Оказалось, что советские люди не имели защитного иммунитета против такого влияния.

Запад, по многочисленным каналам ворвавшись во внутреннюю жизнь советского общества, нанес ему такой психологический и идеологический ущерб, с каким советскому обществу пришлось столкнуться впервые. Запад нанес удар по фундаментальным принципам идеологии насчет преимуществ советского строя и образа жизни перед западным. Запад способствовал смещению интересов людей в сторону чисто материальных потребностей и соблазнов. Запад в огромной степени способствовал расцвету коррупции в правящих слоях общества, вплоть до самых высших.

Негативные явления реального коммунизма стали объектом грандиозной антикоммунистической пропаганды на Западе и в Советском Союзе со стороны Запада. Капитализм не сошел со сцены истории, как предрекали Маркс и Ленин, а укрепился и на данном отрезке истории вроде бы выиграл соревнование с коммунизмом. В Советском Союзе наметился экономический спад, тогда как на капиталистическом Западе наступило неслыханное процветание. Советские люди стали видеть там обещанный коммунистами земной рай. Система высших духовных и моральных ценностей, которую советская идеология стремилась привить советским людям, оказалась неадекватной реальным качествам людей и условиям их бытия. Система западных ценностей, подкрепляемая соблазнами западного образа жизни, обрушилась с неслыханной силой на человечество, включив в сферу своего воздействия и советских людей. И они из одной крайности бросились в другую, став самым податливым объектом идеологически-психологической атаки со стороны Запада.

Запад в воображении советских людей стремительно превращался в величайший соблазн. Склонность к критическому отношению ко всему своему, зависть ко всему чужому, а также ненаказуемость бесчисленных поступков, так или иначе наносивших ущерб советскому обществу, довершили комплекс причин, сделавших идеологический кризис советского общества неотвратимым.

В результате антикоммунистического переворота в горбачевско-ельцинские годы были разгромлены все основные опоры советского социального строя. Советская государственная идеология была просто отброшена. Гигантская армия советских идеологов без боя капитулировала. Она просто испарилась, как будто её не было вообще. Но вместо обещанного реформаторами и их западными манипуляторами освобождения от тирании марксизма-ленинизма-сталинизма наступило состояние, в отношении которого слово «беспредел» является уместным с гораздо большими основаниями, чем в отношении прочих аспектов социальной организации страны.

В Россию хлынул мощный, ничем не сдерживаемый поток западной идеологии. Он с поразительной быстротой овладел большей частью средств массовой информации, ставших, как на Западе, своего рода «ватиканами» западнизма. Западнистская система ценностей нашла в России на редкость благоприятную почву. Западная массовая культура, являющаяся орудием идеологии западнизма, стала покорять души россиян, особенно новых поколений. Началось безудержное возрождение религий, и прежде всего православия, которое стало вести себя почти как государственная религия. Оно заручилось поддержкой высших властей и настойчиво вступило в борьбу за души россиян. Бывшие убежденные атеисты из партийного аппарата и из высокообразованной интеллигенции молниеносно превратились в столь же убежденных верующих и внесли свою лепту в церквостроительство с таким же энтузиазмом, с каким их предшественники в двадцатые и тридцатые годы делали это в церкворазрушительство.

Хотя советская идеология была отменена как государственная и общеобязательная, она оставила глубокий след в сознании многих миллионов россиян, в культуре, в образовании, в политических партиях и т.д. Она дает знать о себе в потребности в идеологии, объединяющей население в единое общество и обслуживающей его систему власти и управления, а также в потребности в едином государственном идеологическом механизме. Попытки удовлетворения этой потребности можно усмотреть в поисках «национальной идеи», в сочинении всякого рода доктрин, в программных заявлениях, в стремлении создания «партии власти».

Еще жив марксизм-ленинизм как идеология коммунистических партий. Но он вряд ли снова станет таким значительным социальным феноменом, каким был ещё не так давно. Конечно, если произойдут какие-то потрясения в мире, и человечество окажется в состоянии, сходном с тем, какое имело место в годы рождения и взлета марксизма, то возможно будет возрождение марксизма в качестве идеологии прежнего масштаба. Но вероятность этого ничтожна. Эволюция человечества пошла в таком направлении, что рассчитывать на это бессмысленно. К тому же и с точки зрения интеллектуального состояния марксизм не может рассчитывать в двадцать первом веке на успех, какой он имел в прошлом.