Когда король губит францию морис дрюон. Вступление

Проклятые короли - 7

Самая наша длительная война, Столетняя,
была просто юридическим спором, закончившимся
на поле боя.
Поль Клодель

ВСТУПЛЕНИЕ

В трагическую годину История возносит на гребень великих людей; но сами
трагедии - дело рук посредственностей.
В начале XI века Франция была наиболее могущественным, самым
густонаселенным, самым жизнедеятельным, самым богатым государством во всем
христианском мире, и недаром нашествий ее так опасались, прибегали к ее
третейскому суду, искали ее покровительства. И уже казалось, что вот-вот
для всей Европы настанет французский век.
Как же могло так случиться, что сорок лет спустя эта самая Франция была
разгромлена на полях сражений страной, население которой было в пять раз
меньше; что знать ее разбилась на враждующие между собой партии; что
горожане взбунтовались; что ее народ изнемогал под непосильным бременем
налогов; что провинции отпадали одна за другой; что шайки наемников
отдавали страну на поток и разграбление; что над властями открыто
смеялись; что деньги обесценились, коммерция была парализована и повсюду
царила нищета; никто не знал, что принесет ему завтрашний день. Почему же
рухнула эта держава? Что так круто повернуло ее судьбу?
Посредственность! Посредственность ее королей, их глупое тщеславие, их
легкомыслие в делах государственных, их неумение окружить себя нужными
людьми, их беспечность, их высокомерие, их неспособность вынашивать
великие замыслы или хотя бы следовать тем, что были выношены до них.
Не свершиться ничему великому в области политической все скоротечно,
если не будет людей, чей гений, свойства характера, воля смогут разжечь,
сплотить и на править энергию народа.
Все гибнет, когда во главе государства стоят, сменяя друг друга,
скудоумные люди. На обломках величия распадается единство.
Франция - это идея, сочетающаяся с Историей, в сущности, идея
произвольная, но она с тысячного года усвоена особами царствующего дома и
с таким упорным постоянством передается от отца к сыну, что первородство в
старшей ветви скоро становится вполне достаточным основанием для законного
вступления на престол.
Конечно, немалую роль играла тут и удача, словно бы судьба решила
побаловать эту только еще складывавшуюся нацию и послала ей целую династию
несокрушимо крепких правителей. От избрания первого Капетинга вплоть до
кончины Филиппа Красивого лишь одиннадцать королей в течение трех с
четвертью веков сменили друг друга на троне, и каждый оставил после себя
потомство мужского пола.
О, конечно, не все эти владыки были орлами. Но почти всегда вслед за
бесталанным или неудачливым принцем сразу же вступал на престол, словно
была на то милость Небес, государь высокого полета, или же великий министр
правил за немощного монарха.
Совсем еще юная Франция чуть не погибла, попав в руки Филиппа I -
человека, наделенного мелкими пороками и, как выяснилось впоследствии,
неспособного вершить государственные дела.

Морис Дрюон

Когда король губит Францию

Самая наша длительная война, Столетняя, была просто юридическим спором, закончившимся на поле боя.

Поль Клодель

Вступление

В трагическую годину История возносит на гребень великих людей, но сами трагедии – дело рук посредственностей.

В начале XIV века Франция была наиболее могущественным, самым густонаселенным, самым жизнедеятельным, самым богатым государством во всем христианском мире, и недаром нашествий ее так опасались, прибегали к ее третейскому суду, искали ее покровительства. И уже казалось, что вот-вот для всей Европы настанет французский век.

Как же могло так случиться, что сорок лет спустя эта самая Франция была разгромлена на полях сражений страной, население которой было в пять раз меньше; что знать ее разбилась на враждующие между собой партии; что горожане взбунтовались; что ее народ изнемогал под непосильным бременем налогов; что провинции отпадали одна за другой; что шайки наемников отдавали страну на поток и разграбление; что над властями открыто смеялись; что деньги обесценились, коммерция была парализована и повсюду царила нищета; никто не знал, что принесет ему завтрашний день. Почему же рухнула эта держава? Что так круто повернуло ее судьбу?

Посредственность! Посредственность ее королей, их глупое тщеславие, их легкомыслие в делах государственных, их неумение окружить себя нужными людьми, их беспечность, их высокомерие, их неспособность вынашивать великие замыслы или хотя бы следовать тем, что были выношены до них.

Не свершиться ничему великому в области политической – все скоротечно, если не будет людей, чей гений, свойства характера, воля смогут разжечь, сплотить и направить энергию народа.

Все гибнет, когда во главе государства стоят, сменяя друг друга, скудоумные люди. На обломках величия распадается единство.

Франция – это идея, сочетающаяся с Историей, в сущности идея произвольная, но она с тысячного года усвоена особами царствующего дома и с таким упорным постоянством передается от отца к сыну, что первородство в старшей ветви скоро становится вполне достаточным основанием для законного вступления на престол.

Конечно, немалую роль играла тут и удача, словно бы судьба решила побаловать эту только еще складывавшуюся нацию и послала ей целую династию несокрушимо крепких правителей. От избрания первого Капетинга вплоть до кончины Филиппа Красивого лишь одиннадцать королей в течение трех с четвертью веков сменили друг друга на троне, и каждый оставил после себя потомство мужского пола.

О, конечно, не все эти владыки были орлами. Но почти всегда вслед за бесталанным или неудачливым принцем сразу же вступал на престол, словно была на то милость Небес, государь высокого полета или же великий министр правил за немощного монарха.

Совсем еще юная Франция чуть не погибла, попав в руки Филиппа I – человека, наделенного мелкими пороками и, как выяснилось впоследствии, неспособного вершить государственные дела. Но вслед за ним появился неутомимый Людовик VI Толстый, которому при вступлении на престол досталась урезанная держава, так как неприятель стоял всего в пяти лье от Парижа, и который оставил ее после своей смерти не только восстановленной в прежних размерах, но и расширил территорию Франции вплоть до самых Пиренеев. Безвольный, взбалмошный Людовик VII ввергает государство в гибельные авантюры, затеяв заморский поход; однако аббату Сугерию, правящему именем короля, удалось сохранить единство и жизнеспособность страны.

И наконец, на долю Франции выпадает неслыханная удача, да не одна, а целых три подряд, когда от конца XII века до начала XIV ею правили трое одаренных или даже выдающихся монархов, и каждый восседал на престоле в течение достаточно долгого срока: процарствовали они – один сорок три года, второй сорок один год, третий двадцать девять лет – так, что все их главные замыслы успели претвориться в жизнь. Три короля, отнюдь не схожие меж собой ни по природным данным, ни по своим достоинствам, но все трое на голову, если не больше, выше заурядных королей.

Филипп Август, кузнец Истории, начинает выковывать подлинное единое отечество, присоединив к французской короне близлежащие и даже лежащие не слишком близко земли. Людовик Святой, вдохновенный поборник веры, опираясь на королевское правосудие, устанавливает единое законодательство. Филипп Красивый, великий правитель Франции, опираясь на королевскую администрацию, создаст единое государство. Каждый из этой троицы меньше всего думал о том, чтобы угождать кому бы то ни было; прежде всего они стремились действовать, и действовать с наибольшей пользой для страны. Каждому выпало на долю испить полной чашей горькое пойло непопулярности. Но после их кончины их оплакивали куда больше, чем ненавидели, высмеивали или чернили при жизни. И главное – то, к чему они стремились, продолжало существовать.

Отечество, правосудие, государство – основа основ нации. Под эгидой этих троих зачинателей идеи французского королевства страна вышла из полосы неопределенности. И тогда, осознав себя самое, Франция утвердилась в западном мире как неоспоримая, а в скором времени и главенствующая реальность.

Двадцать два миллиона жителей, надежно охраняемые рубежи, легко созываемое воинство, присмиревшие феодалы, строго контролируемые административные районы, безопасные дороги, оживленная торговля. Какая другая христианская страна могла теперь сравниться с Францией и какая из христианских стран не поглядывала на нее с завистью? Конечно, народ роптал под слишком тяжелой государевой десницей, но он возропщет еще сильнее, когда из-под твердой десницы попадет в слишком вялые или слишком сумасбродные руки.

После кончины Филиппа Красивого вдруг все разом расползлось. Длительная полоса удач в наследовании трона пресеклась.

Все трое сыновей Железного короля по очереди сменялись на престоле, не оставляя после себя потомства мужского пола. В предыдущих книгах мы уже рассказывали о многочисленных драмах при королевском дворе Франции, разыгрывавшихся вокруг короны, перепродававшейся на аукционе тщеславных притязаний.

На протяжении четырнадцати лет четыре короля сходят в могилу; было от чего встать в тупик. Франция не привыкла так часто устремляться в Реймс. Словно молнией сразило ствол капетингского древа. И мало кого утешило то, что корона перешла к ветви Валуа, ветви, по существу, суетливой. Легкомысленные хвастуны, непомерные тщеславцы, все в показном, и ничего внутри, отпрыски ветви Валуа, всходившие на престол, были уверены, что им стоит улыбнуться, чтобы осчастливить все королевство.

Их предшественники отождествляли себя с Францией. А вот эти отождествляли Францию с тем представлением, каковое составили сами себе о собственной персоне. После проклятия, принесшего непрерывную череду смертей,– проклятие посредственности.

Первый Валуа – Филипп VI, прозванный «королем-подкидышем», короче говоря, просто выскочка,– за десять лет так и не сумел утвердить свою власть, потому что к концу этого десятилетия его кузен Эдуард III Английский завел династические распри: он предъявил свои права на престол Франции, и это позволило ему поддерживать и во Фландрии, и в Бретани, и в Сентонже, и в Аквитании все те города и всех тех сеньоров, что были недовольны новым государем. Будь на французском престоле монарх порешительнее, англичанин наверняка так и не осмелился бы на этот шаг.

Филипп Валуа не только не сумел предотвратить грозящей стране опасности – куда там, флот его погиб у Слюйса по вине назначенного им лично адмирала, без сомнения назначенного лишь потому, что адмирал ровно ничего не смыслил ни в морских делах, ни в морских сражениях; а сам король в вечер битвы при Креси бредет по полю боя, преспокойно предоставив своей кавалерии крушить свою же собственную пехоту.

Когда Филипп Красивый облагал народ новым налогом, что вменялось ему в вину, то делал он это, желая укрепить обороноспособность Франции. Когда Филипп Валуа потребовал ввести еще более тяжелые подати, то лишь для того, чтобы оплатить свои поражения.

За последние пять лет его правления курс чеканной монеты будет падать сто шестьдесят раз, серебро потеряет три четверти своей стоимости. Тщетно старались установить твердые цены на продукты питания, они достигли головокружительных размеров. Глухо роптали города, страждущие от никогда раньше не виданной инфляции.

Когда беда раскинет свои крыла над какой-нибудь страной, все смешивается и природные катастрофы сопрягаются с людскими ошибками.

Чума, великая чума, пришедшая из глубины Азии, обрушила свой бич на Францию злее, чем на все прочие государства Европы. Городские улицы превратились в мертвецкие предместья – в бойню. Здесь унесло четвертую часть жителей, там – третью. Целые селения опустели, и остались от них среди необработанных полей лишь хижины, брошенные на произвол судьбы.

Самая наша длительная война, Столетняя, была просто юридическим спором, закончившимся на поле боя.

Поль Клодель

Вступление

В трагическую годину История возносит на гребень великих людей, но сами трагедии – дело рук посредственностей.

В начале XIV века Франция была наиболее могущественным, самым густонаселенным, самым жизнедеятельным, самым богатым государством во всем христианском мире, и недаром нашествий ее так опасались, прибегали к ее третейскому суду, искали ее покровительства. И уже казалось, что вот-вот для всей Европы настанет французский век.

Как же могло так случиться, что сорок лет спустя эта самая Франция была разгромлена на полях сражений страной, население которой было в пять раз меньше; что знать ее разбилась на враждующие между собой партии; что горожане взбунтовались; что ее народ изнемогал под непосильным бременем налогов; что провинции отпадали одна за другой; что шайки наемников отдавали страну на поток и разграбление; что над властями открыто смеялись; что деньги обесценились, коммерция была парализована и повсюду царила нищета; никто не знал, что принесет ему завтрашний день. Почему же рухнула эта держава? Что так круто повернуло ее судьбу?

Посредственность! Посредственность ее королей, их глупое тщеславие, их легкомыслие в делах государственных, их неумение окружить себя нужными людьми, их беспечность, их высокомерие, их неспособность вынашивать великие замыслы или хотя бы следовать тем, что были выношены до них.

Не свершиться ничему великому в области политической – все скоротечно, если не будет людей, чей гений, свойства характера, воля смогут разжечь, сплотить и направить энергию народа.

Все гибнет, когда во главе государства стоят, сменяя друг друга, скудоумные люди. На обломках величия распадается единство.

Франция – это идея, сочетающаяся с Историей, в сущности идея произвольная, но она с тысячного года усвоена особами царствующего дома и с таким упорным постоянством передается от отца к сыну, что первородство в старшей ветви скоро становится вполне достаточным основанием для законного вступления на престол.

Конечно, немалую роль играла тут и удача, словно бы судьба решила побаловать эту только еще складывавшуюся нацию и послала ей целую династию несокрушимо крепких правителей. От избрания первого Капетинга вплоть до кончины Филиппа Красивого лишь одиннадцать королей в течение трех с четвертью веков сменили друг друга на троне, и каждый оставил после себя потомство мужского пола.

О, конечно, не все эти владыки были орлами. Но почти всегда вслед за бесталанным или неудачливым принцем сразу же вступал на престол, словно была на то милость Небес, государь высокого полета или же великий министр правил за немощного монарха.

Совсем еще юная Франция чуть не погибла, попав в руки Филиппа I – человека, наделенного мелкими пороками и, как выяснилось впоследствии, неспособного вершить государственные дела. Но вслед за ним появился неутомимый Людовик VI Толстый, которому при вступлении на престол досталась урезанная держава, так как неприятель стоял всего в пяти лье от Парижа, и который оставил ее после своей смерти не только восстановленной в прежних размерах, но и расширил территорию Франции вплоть до самых Пиренеев. Безвольный, взбалмошный Людовик VII ввергает государство в гибельные авантюры, затеяв заморский поход; однако аббату Сугерию, правящему именем короля, удалось сохранить единство и жизнеспособность страны.

И наконец, на долю Франции выпадает неслыханная удача, да не одна, а целых три подряд, когда от конца XII века до начала XIV ею правили трое одаренных или даже выдающихся монархов, и каждый восседал на престоле в течение достаточно долгого срока: процарствовали они – один сорок три года, второй сорок один год, третий двадцать девять лет – так, что все их главные замыслы успели претвориться в жизнь. Три короля, отнюдь не схожие меж собой ни по природным данным, ни по своим достоинствам, но все трое на голову, если не больше, выше заурядных королей.

Филипп Август, кузнец Истории, начинает выковывать подлинное единое отечество, присоединив к французской короне близлежащие и даже лежащие не слишком близко земли. Людовик Святой, вдохновенный поборник веры, опираясь на королевское правосудие, устанавливает единое законодательство. Филипп Красивый, великий правитель Франции, опираясь на королевскую администрацию, создаст единое государство. Каждый из этой троицы меньше всего думал о том, чтобы угождать кому бы то ни было; прежде всего они стремились действовать, и действовать с наибольшей пользой для страны. Каждому выпало на долю испить полной чашей горькое пойло непопулярности. Но после их кончины их оплакивали куда больше, чем ненавидели, высмеивали или чернили при жизни. И главное – то, к чему они стремились, продолжало существовать.

Отечество, правосудие, государство – основа основ нации. Под эгидой этих троих зачинателей идеи французского королевства страна вышла из полосы неопределенности. И тогда, осознав себя самое, Франция утвердилась в западном мире как неоспоримая, а в скором времени и главенствующая реальность.

Двадцать два миллиона жителей, надежно охраняемые рубежи, легко созываемое воинство, присмиревшие феодалы, строго контролируемые административные районы, безопасные дороги, оживленная торговля. Какая другая христианская страна могла теперь сравниться с Францией и какая из христианских стран не поглядывала на нее с завистью? Конечно, народ роптал под слишком тяжелой государевой десницей, но он возропщет еще сильнее, когда из-под твердой десницы попадет в слишком вялые или слишком сумасбродные руки.

Иоанн II Добрый

Седьмая, апокрифическая, часть «Проклятых королей» фактически в саму серию не входит. Первые шесть книг вышли в период 1955-1960 гг и были вполне законченной серией. Седьмая, «Когда король губит Францию», вышла только в 1977 году и уже никак сюжетно не связана с серией. Тем не менее к теме «Проклятых королей» она имеет самое непосредственное отношение.

На протяжении всех романов автор упорно проводил мысль о роли личности в истории. Сильные короли создали Францию. Их слабые преемники привели ее к краю пропасти. Первые Валуа выглядят полнейшими ничтожествами в сравнении с Филиппом IV Красивым. Мало того, что они втравили страну в Столетнюю войну. Война сама по себе неизбежна. Хуже другое — эти бездари умудрились с треском проиграть ее первый этап, апофеозом которого стало сражение при Пуатье в 1356 году. Именно об этом и повествует седьмой роман «Когда король губит Францию».

Первым двум королям из династии Валуа Морис Дрюон дает убийственную оценку уже в предисловии. Первый из них — Филипп VI едва не довел страну до полной катастрофы, от которой ее отделала буквально пара ступеней. В отличие от предшественников у этого короля был сын, которого, увы, пощадила даже чума. Под бравым руководством Иоанна II последние две ступени будут стремительно преодолены.

Роман выстроен в виде монолога кардинала Перигорского Эли де Талейрана. Это тот самый кардинал, который пытался примирить враждующие стороны накануне сражения при Пуатье. То есть он оказался в самой гуще событий, о которых и рассказывает лично. Кому как, а по мне так подобная форма изложения не совсем удачна. Не самое веселое занятие — читать на сотнях страниц монолог одного человека. Но что есть, то и есть.

Монолог произносится уже после сражения при Пуатье. Однако кардинал (он же в данном случае Морис Дрюон) не ограничивается лишь событиями недавними. Нет, он как раз и копается в истоках проблем Франции, начиная с Филиппа VI. Потом переходит к Иоанну II.

Надо заметить, что первые двадцать лет Столетней войны выдались напряженными. Сюда уместились сражения при Слюйсе, при Креси, при Пуатье. Здесь же Черная смерть, то есть пандемия чумы, внутренние усобицы, война с Карлом Злым. Обо всем этом и рассуждает кардинал, выводя из каждого случая нравоучительное «король идиот». не так буквально, конечно, но все-таки. Тут же следуют оценки действий англичан, позиции папы Римского, империи.

Наиболее подробно разбирается кампания 1356 года — года Пуатье. Как именно все сложилось таким образом, что Черный Принц (сын английского короля) оказался загнан в угол и зажат превосходящими силами французов. И раз уж так получилось, что кардинал Перигорский является самым деятельным переговорщиком накануне сражение, этим переговорам уделено много внимания. И опять вывод прежний — король идиот, отвергнувший выгодные условия, самоуверенный болван, убежденный в неизбежности своей победы. И ладно бы действительно разумно распорядился своими силами — тогда он конечно же победил бы. Так ведь нет.

И наконец под занавес идет само сражение. Здесь нет никакой особой революционности — классическая картина, известная даже по учебникам. Повтор хорошо известных из прочих источников диалогов, случаев, атак. История, как передрались англичане за право пленить короля, тоже передана в соответствие с классикой. В целом же именно описание сражения характерно почти полным отсутствием. Так долго готовить читателя к кульминации и быстро ее проскочить где-то даже нечестно. Но, видимо, Морис Дрюон не баталист.

Никакой радости от того, что король остался жив нет. лучше бы он погиб в бою. Так ведь нет, оно не тонет. Столько народу навалили, а самого нужного и не прикончили. От мертвого короля Франции было бы куда меньше вреда, чем от короля плененного. То есть даже самим фактом своего выживания Иоанн II вредит Франции. Собственно, так она совершает последний шаг в пропасть. Удивления достойно, как это страна смогла выкарабкаться из этой ямы, куда ее загнали коронованные ничтожества.

Цитата:

«Вместо того чтобы поспешить на помощь Клермону, Одрегем с умыслом оторвался от него, желая обойти англичан со стороны Миоссона. Но тут он напоролся на войско графа Варвика, лучники которого уготовили ему ту же участь, что ратники Солсбери маршалу Клермону. Вскоре распространилась весть, что Одрегем ранен и взят в плен. А о герцоге Афинском вообще не было ни слуху ни духу. Он просто исчез во время рукопашной схватки. За несколько минут на глазах французов погибли трое их военачальников. Начало, что и говорить, малообнадеживающее. Но убито или отброшено назад было всего три сотни человек, а армия Иоанна насчитывала двадцать пять тысяч, и эти двадцать пять шаг за шагом продвигались вперед. Король взгромоздился на своего боевого коня и наподобие статуи возвышался над этим безбрежным морем доспехов, медленно текшим по дороге.